Дневник

Гладков Александр Константинович

31 окт. (…) # Днем неожиданно появляется Лева Левицкий. (…) # Он рассказывает, что мое имя дважды мелькает во второй книге Н.Я. (…) # Леве читали по телефону эти фразы, и он уверяет, что ничего иного и обидного там нет. Полтора года, как я перестал ходить к Н.Я., и старуха могла рассердиться и наплести что-нибудь. # (…) # Откуда-то стало известно, что Солженицын не против, чтобы его выслали. Устал? #

3 нояб. (…) # Итак, я вползаю в примирение с Левой. Ну что ж! Он все-таки неплохой парень! Надо бы только держаться на некоторой дистанции. Он пробовал говорить вчера, заговорить об Эмме, но я сразу прекратил разговор. # О ней я думаю иногда много, нежно, горько. Не было нам с ней судьбы. # Завтра здесь собрание «газовиков» (привезли трубы для вводов),

а потом поеду в город. ##

6 нояб. (…) # Лев Славин^[77] тоже против моей статьи об Олеше. Он и Перцов^[78] напугали вдову, и она, кажется, отступилась. (…) # (…) # Письмо от Витторио с предложением печатать «Слова, слова, слова» в ежегоднике, посвященном русской культуре, который начинает выходить у Эйнауди^[79]. (…) Фатальное совпадение: отказ в сборнике и это предложение.

9 нояб. (…) # А сейчас радио сообщило о смерти в лагере в Потьме Юрия Галанскова^[80], одного из протестантов и «инакомыслящих» 60-х годов. (…) Ему было 33 года. У него была язва желудка. Умер после операции. #

10 нояб. Вчера вечером передали по радио, что Эстер и Давид Маркиш^[81] прибыли в Тель-Авиву. Это значит, что они выехали в одной партии с дочерями Михоэлса^[82].

12 нояб. (…) # Вдруг вспомнил, что не ответил Шаламову на присыл его книжки «Московские облака». Надо написать. # (…) # Разбираясь в папках и бумагах, с любопытством читал дневники между 1926 и 30 гг. Если это привести в порядок, то к 1976 г. у меня может быть собрание дневников за полвека. Грандиозно, но нет времени разбираться, т. е. перепечатывать, да и до 76-го года еще порядочно, т. е. три года. И все же — заманчиво. # Я был мальчиком чувствительным, любопытным, легкомысленным и ранимым, и рано чувственным. # Пожалуй, я не слишком изменился. ##

14 нояб. (…) # Бибиси сообщило, что вчера в Москве были задержаны для объяснения жена Якира и зять (т. е., видимо, — Ю. Ким). (…)

21 нояб. Впервые истопил печку разным бумажным хламом. Ждал рабочих, которых мне сосватал Токарь (чтобы рыть траншею), но они не пришли^[83]. # Письмо от Тони. Просит прощения. (…) # (…) # Только что передали о величайшей сенсации: сов. правит-во заключило договор с американской компанией о производстве в СССР Пепси-кола. (…)

22 нояб. Пришли рабочие рыть траншею. Конечно, выпимши. # (…) # Е.А. Кацева неглупа, добра, энергична, отличный работник. Однажды она рассказывала, что была где-то не то на приеме, не то на банкете и на нее внимательно смотрел Косыгин. Я сказал ей: — Вы должны были сказать ему: — Дайте народу свободу — и я ваша… Все хохотали и до сих пор это вспоминают. # Скучно, тяжело, серо, а выпьешь свежей заварки чая и как-то оно ничего… # (…) # Слух о новом изменении эмиграц. закона: выпускать будут только если есть за границей близкие родственники. #

23 нояб. (…) # Телеграмма от Тони с просьбой срочно позвонить в полпятого. Надо ехать, кажется. ##

25 нояб. Полтора дня пробыл в городе. # Неприятные и нервные разговоры (по квартирному вопросу) и с Ц.И., и на ул. Грицевец с Тоней. # Чувствую себя разбитым и «выпитым», как любил говорить Блок. # (…) # Челидзе улетает в США. О нем говорят разное. Больше недоумевают. Закс передает, что П. Якира «раскололи», что он «раскаивается», что будет пышный процесс, где он будет бичевать себя. Не верится. # (…) # Надо перебираться в город. Только газ меня, собственно, здесь держит. ##

26 нояб. (…) # Жду с утра сварщиков. (…) # Прочитал роман В. Максимова «Семь дней творения»[;] это толстый том в 500 страниц. # Это непосредственней и талантливей, чем Солженицын. Солженицын при невысокой интеллигентности рядом с Максимовым сух и рационалистичен. Он кажется «умнее», но это поверхностное ощущение. Максимов, как толстовская Наташа, «не дает себе труда быть умным». Он набрасывает картину за картиной и то, что связывает их (история семьи Лашковых —

судьба трех братьев и их родни) — это не условный сюжет, а фрагменты родового эпоса. Есть прекрасные места и все трогательно и человечно. Это правда, хотя и не вся правда. Но кто может высказать всю правду? # Может быть, это еще более беспощадное изображение «порчи времени» (Б.Л.П.), чем это сделали Пастернак и Солженицын, и может быть сравнено только с Гроссманом^[84], хотя картина Максимова шире и многообразнее. Прежние вещи Максимова мне мало нравились, но этот роман… Впрочем, слово «нравились» тут неуместно. Он как бы вошел в меня всей пестротой судеб. Новизна здесь в том, что взят какой-то новый раккурс. Можно бы сказать, что это «народнее», чем те произведения, это исторический эпос не с позиции драмы интеллигенции, а широко взятой судьбы народа. # (… # Будто бы Максимов при последнем прямом разговоре с В. Ильиным сказал ему: — Все, что вы можете мне сделать, мне выгодно, а вам нет. Убьете — я стану как бы святым; посадите — в мире поднимется огромный шум; исключите из Союза — тоже; вышлете — и это послужит моей славе… Что на это ответить? Роман «Семь дней творения» существует, издается, Генрих Белль о нем высоко отозвался, а автор спокойно приходит в ЦДЛ и пьет кофе. Это, конечно, поразительно. Роман талантлив, но надо же было решиться его написать… ##

28 нояб. В «Моск. правде» траурное извещение о смерти Ярослава Смелякова. (…) # Мы были на «ты», хотя вовсе не были близки. Я знаю его с 1929 года, со времени поэтического кружка «Комс. правды». Он там ничего не читал, но я хорошо помню его остроносое лицо. (…) Он сидел трижды, да еще был в финском плену. Талант его только окреп за эти годы, но характер лишился былого задора и дерзости: вернее выявлял их только в пьяных застольных скандалах. А в прочем он вернулся к привычному конформизму, но не стыдливо, а тоже как бы принципиально и «идейно». Но за этим чувствовалась глубокая усталость. (…) # Пил он мрачно и пьяным был озлобленным, и видя его в таком виде, я его избегал. # Он мой ровесник или моложе на год-два. Мое поколение. И мне его жалко. # (…) # Читал все о Блоке и вдруг перешел на Есенина. Как<-то> он тянет меня к себе. Уже многое, почти все понимаю в нем. #

29 нояб. В Литгазете письма в редакцию Булата Окуджавы и А. Гладилина^[85], где они отрицают антисоветский характер их произведений, опубликованных за границей.

# От Булата Союз давно добивался «письма», но хотели также, чтобы он обругал изд-во «Посев» и тех, кто прикосновенен к изданию книг. Он отказывался: его исключили из партии. В конце прошлой недели дело его должно было разбираться на райкоме. Видимо, его оставили, согласившись на эту редакцию письма, в которой нет ничего его унижающего^[86]. #

30 нояб. (…) # Поеду сегодня в город. # В 1968 г. я покинул дачу 19 ноября; в 1969 — 6 ноября; в 1970 — 31 октября; в 1971 — 5 ноября. # Так долго я еще не жил в Загорянке, пожалуй. Это отчасти из-за проводки газа, а отчасти из-за квартирных дел и жажды одиночества. #

2 дек. (…) # [спор с Левой] о письме Окуджавы: он его осуждает. Нет, он неправ. #

3 дек. (…) # Е.А. рассказала страшную историю про жену Голубкова^[87]. (…) # Что Лева узнал про Дара и Панову^[88]. У Д.Я. был микроинфаркт, и он попал в больницу. За это время Боря Вахтин^[89] поселил в доме экономку, которая взяла в руки все дела. Какие-то грязные провокации. Он в ресторане дома Маяковского увидел Д.Я. пьющего водку, и громко сказал: — Вот куда идут мамины деньги!.. И еще что-то в этом роде. Вера Федоровна не в полном сознании, и м.б. ей внушили, что это Д.Я., устал от нее и ее бросил. Мне никогда не нравился Вахтин. Малоталантливый франт и ловкач. Но такого и я от него не ожидал. # Кто мог думать, что брак В.Ф. и Д.Я. так кончится? Полное разложение нравов… # (…) # От Веры ни слуху ни духу. # (…) # Лева едет в Ленинград, но мне неловко попросить его привезти мне мою старую «Эрику» от Эммы^[90]. Т. е. неловко не затруднять Леву, а потому что это может, как ни странно, огорчить Эмму и даже выглядеть какой-то демонстрацией. ##