Дневник
Шрифт:
Сижу и калькулирую: долги, платежи, покупки…
<…> Прочитал 5 рассказов В. Шаламова из его колымского цикла: «Заговор юристов», «Сгущенное молоко», «Заклинатель змей», «Одиночный замер» и «Посылка» (в рукописи). Всего листа два. Кажется, это далеко не все из написанного в этом роде автором. Очень хорошо![60]
4 апр. <…>
О рассказах Шаламова. Мне читать их интереснее, чем все другое о лагерях, не исключая и «Ивана Денисовича». Они не имеют претензии на «художественность» и это-то и делает их при уме и таланте автора, подлинного поэта, по-настоящему художественными. Читал их с волнением:
Как это важно, что выжили, нашлись люди, пишущие об этом.
Я был в лагерях гораздо более легких, хотя и мне было нелегко: но при разветвленной кровеносной системе внутри и меж лагерных этапов, при долгом сидении на Лубянке с «повторниками» я если не все, то многое знал из этого. Но одно дело знать, другое — читать об этом черным по белому.
Кажется, это только часть «колымской прозы» Шаламова[62]. Много говорят также о мемуарах Гинзбург[63], матери Василия Аксенова. Но я еще их не читал.
Какую бы высоту набрала наша литература, если бы печаталось в с е (разумеется, правдивое и талантливое), а не только то, что окрашено слащавым идиллизмом. Не знаю, знаком ли был Шаламов с братом? С Португаловым[64] они встречались там на Колыме, Валька рассказывал об этом.
5 апр. Вчера вечером были с А. Б. Никр[итин]ой у Берковских[65]. Необычайное гостеприимство. Он умница и несколько капризный и тиранический говорун. <…>
Сперва он и она пышно хвалят меня за «Встречи с П.».
Б-ий: — Это можно было бы назвать «Мой роман с Пастернаком». <…> Вы надавали по щекам литературной братии, и больше всех Федину и Леонову. <…> Согласен с разбором и оценкой романа, но за плохим романом Пастернака (это Вы доказали прекрасно) есть еще иная скрытая в нем философская книга, вернее лирико-философская, но ее нужно суметь прочесть. (Она добавляет: — Должна сказать, что Вы мне объяснили загадку романа, почему он так написан.)… Б-ий: <…> Должен добавить, что и второй герой «романа» тоже очень обаятелен и интересен. Это старинный композиционный прием: писать о себе, описывая другого. Им почти не пользуются, а он таит огромные возможности. Я даже считаю, что второй герой этого маленького романа, автор, — написан так экономно и пластично, что он везде кажется достойным своего великого собеседника, а это редкость. Тут найдена удивительная мера — говори Вы о себе меньше, чего-то бы не хватало, говори больше — могло бы показаться нескромностью, впрочем, все талантливое всегда нескромно на первый взгляд…
Это я записал м. б. треть того, что Наум Яковл. и Ел. Ал-на говорили. Эмма говорит, что я слушал это с хмурым лицом почему-то.
Письмо от Левы. <…> Новомирцы рады нагоняю, полученному «Октябрем» в «Правде».
15 апр. Вчера вернулся из Москвы, где пробыл с 6-го.
Вечером с Эммой на «10 дней, которые потрясли мир» — гастроли молодого московского театра п/р [под руководством] Ю. Любимова. Это талантливо, ярко, смело, хаотично, порой безвкусно, порой тонко. Старые обветшавшие уже к концу 20-х гг. приемы таких спектаклей, как «Д. Е.»[66]
Что было в Москве? Деньги, покупки, маг. «Богатырь», Вуап[67], машинистка Нат. Ив-на, Лева, Над. Як-на, поездки в Загорянку. Сначала жил у Оттенов (пока их не было), потом у Левы. Обед в Арагви с Над. Як-ой и Нат. Ив. [Столяровой, секретарем Эренбурга]
<…> Но пожалуй, самое главное — чтение рук. Евг. Гинзбург (матери Вас. Аксенова) «Крутой маршрут» — воспоминания о 37-м годе, тюрьме и лагере. Это превосходно, умно, точно, честно. Еще одна из больших книг той «второй литературы», которая существует еще пока в рукописном виде. Снова перечитал и книгу Над. Яковл. — тоже замечательную, из того же разряда[68].
<…> Над. Як-на все колеблется в вопросе о житье в Загорянке. 12-го ездил туда с нею. Еще много снега.
19 апр. <…>
Сегодня приходил мастер, которому я отдал свою старенькую, верную Эрику. Надо сменить вал, совсем избитый, и сделать еще кое-что. Пишу на новой Олимпии, но она не так легка, как Эрика.
22 апр. <…>
Письмо от Над. Як. Она объясняет отказ от Загорянки плохим характером жены Евг. Як. Фрадкиной, капризной и взбалмошной бабы. Письмо грустное и словно оправдывающееся. Пишет, что ей «больше ничего не хочется»[69]. <…>
Умер Астангов[70]. Я был с ним знаком… В конце пятидесятых годов он женился на Алле Потасосовой, странной моей подруге в 40-м году. Я был ее первым мужчиной и первой любовью. Можно сказать, что вся «Давным-давно» написана на ее глазах.
23 апр. <…> Читаю Стендаля о Наполеоне…[71] Историзм Стендаля мне очень близок (может, потому, что я пристально читал его в свои решающие годы внутреннего формирования (1936-40 гг.) и у него есть совпадения с Герценом. Точное сочетание психологии и волевых движений истории, истории души и мускулатуры века. <…>
Три дня молча бунтовал против Эммы и рад, что сдержался и не объяснялся. Но она конечно догадалась и м. б. что-то поняла. Так оно и лучше, впрочем.
24 апр. <…>
Стали часто и мелко ссориться с Э. Мне кажется, что виноват не я, но как взвесить тут вину и как отделить повод от причины?
30 апр. Обед с Эммой в Европейской, потом смотрим «Пепел и алмаз»[72]. Великолепный фильм, умный, горький, мастерски, м. б. даже слишком мастерски и умело, почти щегольски сделанный.
1 мая <…> [АКГ излагает положения рукописи статьи Роже Гароди[73] — с полемикой против «Иностранной литературы»] Он протестует против характера критики его книги «О реализме без берегов» Сучковым[74]. <…>
2 мая <…>
Письмо от Над. Як-ны. Среди прочего пишет: «Максимов очень хвалит вашу прозу о Б. Л. П. Я уверена, что она хороша, по тем моментам разговоров, которые вы мне передавали. Они "цитатны”…»[75].
Сколько же всего человек прочитали мои «Встречи с П.»?