Дневники 1870-1911 гг.
Шрифт:
8 (21) июня 1903. Воскресенье
Приходил Иван Накасима, регент церковного хора в Коодзи- маци и вместе студент японской Консерватории в Уено; держал речь, продолжавшуюся больше часа; я молча слушал. Сущность: «Пение у нас в соборе плохое: переложения Бортнянского все никуда не годятся; учителя пения — Львовский, Обара, Кису — не заботятся о порядочном обучении. Нужно вызвать из России хорошего регента; сделайте это». Мой ответ ему вкратце: «Пе-реложения Бортнянского, быть может, не точны, но не дурны, и исполняются у нас в Соборе порядочно. Вообще пение у нас в соборе можно больше хвалить, чем хулить. Учителя могли бы учить и лучше, но и так, как учат, сносно. Для трех часов в неделю, употребляемых на класс пения, успех, какой есть ныне, достаточный. Больше же употреблять на пение мы не можем, здесь не специальное училище пения. Вы, если можете лучше переложить Бортнянского или других русских композиторов на японское пение, сделайте это. Если выйдет лучше, то все будут рады, и в Церковь можно ввести это. Или же постарайтесь сами произвести что-либо оригинальное. Должно начаться здесь чисто японское церковное пение, как оное началось в России, принявшей
9 (22) июня 1903. Понедельник
Начальница школы Елисавета Котама приходила с расписа-нием экзаменов и другими делами и рассказала, между прочим, следующий курьезный факт: четыре ученицы третьего пригото-вительного класса — Екатерина Хагивара (дочь Текусы, инспек-трисы, внучка отца Иоанна Сакаи), одиннадцати лет; Фива Оно (дочь катехизатора Фомы, внучка отца Павла Сато), одиннадцати лет; Сусанна Огата, двенадцати лет; и Нина Конаса, двенадцати лет — хотели убежать из школы, чтобы поселиться в пустыне, между Аомори и Сендаем, в сделанном ими шалаше, жить там монашками и отмаливать свой грех. Пятая же, Екатерина Има- мура (дочь умершего катехизатора Варнавы), одиннадцати лет, участвуя в заговоре, оставалась в школе только затем, чтобы доставлять им в пустыню для пропитания хлеб. Прочие товарки того же класса, хотя в грехе участвовали, но не решились сделаться монахинями, а только дали слово хранить молчание о поступке бежавших. Грех же, приведший к такому отчаянному решению, заключался в следующем: одна из их учительниц, Христина Хасуике, строго обращалась с ними, то есть бранила их иногда — которую за плохое знание урока, которую за шалость, так как они все в классе, как на подбор, народ очень живой и
1 То есть: не будьте такими жесткими, как костра (отходы после трепа-
резвый. Это, наконец, вывело их из терпения, и они сговорились наказать учительницу. Но как? Придумали: олицетворить ее в «сакура» (вишневом дереве, которые у них в садике пред глазами и которые так прекрасно цветут весной) и проклясть. Сказано — сделано: собрались все сердитые и, обращаясь к сакура*, молвили вслух: «Пусть на тебе не будет цветов будущей весной!» Хотели они учинить этот грех тайком от всей прочей школы, но, увы, не удалось! Подслушали товарки первого класса, то есть почти такая же мелюзга, как они сами, только годом старше, и напали на них с проповедью покаяния. Грешницы почувствовали всю тяжесть своего преступления и до того были поражены раскаянием, что решились всю жизнь посвятить на замаливание своего страшного греха; а так как, живя в школе, а потом в мире, это сделать неудобно, то и задумали оставить школу и мир. Так как все они с севера родом, то с пустыней ознакомились еще раньше, из окна вагона; ее и облюбовали ныне под свой монастырь. Все четверо тайно приготовились — понавязали себе в узелки все, что сочли нужным: кое-что из платья — немного (много зачем же монахиням!), а главное — молитвенники, религиозные брошюрки; не забыли и кусочков булки, какие успели пособрать. И вот на днях вечером, когда среди занятий дается полчаса на отдых, двое из них, Екатерина Хагивара и Фива Оно, незаметно, с узелками, выбрались за ворота. Так как в школьных воротах они боялись попасться, то пробрались по задворью школы к воротам у дома отца Павла Сато и скользнули в них; но и здесь были замечены — увидели от отца Павла, что двое маленьких учениц почему-то выбежали; недоумевая об этом, тотчас же дали знать в школу: пересмотреть, все ли дома? Это подняло некоторую тревогу, помешавшую двум другим последовать за товарками; их приготовленные узелки захвачены были у угла школьного здания. Между тем бежавшие товарки их ждали; видя, что их не догоняют, бежавшие, уже спустившиеся было вниз по улице, вернулись на уровень дома врача Сасаки. Здесь они и были захвачены пустившеюся за ними погонею. Погоню эту составляли, по немедленном уяснении, кого нет в школе, дочь и сын отца Павла Сато; последний, то есть сын отца Павла, Иосиф, сам тоже двенадцатилетний, схватив свою племянницу Фиву за руку и ведя ее обратно в школу, всю дорогу делал ей реприманды [внушение], как подобает дяде, рассерженному неприличием поступка племянницы и считающему своею обязанностью учить ее. Из этого реприманда, буквально переданного мне, я между прочим узнал, что мать Фивы, Фотина, в свое время тоже собиралась бежать из школы по благочестивому побуждению (эта вместе с тогдашней своей товаркой по классу Надеждой Така- хаси, нынешней начальницей Женского училища в Кёото, задумывала бежать в Нагасаки, чтобы оттуда пробраться в Россию в какой-нибудь женский монастырь и сделаться монахиней). По водворении бежавших в школе разобрана была вся их история и сделаны соответствующие вразумления, которые успокоили все. Однако же не всем детям это прошло очень легко: Екатерина Ха- гивара, очень нервная по природе, до того расстроилась, что и до сих пор несколько больна. Последнее обстоятельство послужило и началом всего этого разговора. Я спросил Елисавету: «Отчего в воскресенье не было Кати Хагивара в церкви, не больна ли?» В ответ на что Елисавета и стала рассказывать эту историю. Я заключил наставлением, чтобы учительницы были осторожны в своих выговорах, не раздражали детей и не вызывали их на такие поступки.
10 (23) июня 1903. Вторник
Начались экзамены. Сегодня был в седьмом классе (выпускном ныне) Семинарии, где шесть учеников. Отвечали по толкованию Евангелия толково, но на задаваемые возражения оказались недостаточно рассуждающими. Во втором, тоже выпускном, классе Катехизаторской
Отец Роман Фукуи пишет, что не мог отправиться на военном судне для посещения христиан-курильцев (с Сикотана) — судно замешкалось, он не мог бы поспеть сюда на Собор. Пишет еще, что начальником Сикотана назначен чиновник, у которого жена наша христианка и двое детей крещены; это для христиан Сикотана очень хорошо.
Отец Яков Мацуда просит «назначить одного христианина катехизаторским помощником прямо, без прохождения им Ка-техизаторской школы — и красноречив-де, и усерден, а в школу не может: семью не на кого оставить». Нельзя никак; подать пример — отбою не будет от претендентов на миссийские хлеба при спокойном лежании у себя на матах.
17 (30) июня 1903. Вторник
На экзамене в первом классе Семинарии по русскому языку: на память отлично читали разные правила о предлогах из «Грам-матики» отца Сергия Глебова, а склонений и спряжений, начиная с третьего ученика, никто хорошенько не знает. Жаль, что я не присмотрел прежде. Ив. Ал. Сенума — теоретик, практически рассуждать не мастер; теперь только и сам убедился, что ненужное заставлял учить. Вперед опять будет употреблен учебник «Краткая грамматика» Кирпичникова.
Отправлены на крейсер «Джигит» русские воспитанники Федор Легасов и Андрей Романовский для следования в Порт- Артур на каникулы к родным, так как «Джигит» уходит завтра. Романовский сказал, что отец его просил привезти для чтения: Жизнь святого Ефрема Сирина, Златоструй и еще что-нибудь из святых Отцов. Я послал ему Добротолюбие, Псалтырь, святого Ефрема Сирина и еще две книги святых Отцов. Он служит в Ново-Мукдене десятником — донской казак; видно, что настоящий русский благочестивый человек.
20 июня (3 июля) 1903. Пятница
На экзамене в Женской школе по Закону Божию. Сегодня здесь и закончились экзамены. Всех учениц ныне 83.
22 июня (5 июля) 1903. Воскресенье
До Литургии крещены 14 взрослых и детей. За Литургией были русские: студент Восточного института во Владивостоке — офицер и жена его; первый говорил у меня за чаем, что его служба наша взволновала больше, чем когда он был под пулями на Китайской войне; жена его сказала, что она тоже чуть не расплакалась; она тоже была на Китайской войне сестрой милосердия и имеет на груди медаль за службу. Сетовали они, что о Миссии ничего не известно в печати. Не настолько еще возрастна она, чтоб быть известной.
24 июня (7 июля) 1903. Вторник
С 9 час. почти до 11 был выпускной акт (соцугёо-сики*) в Жен-ской школе. Кончили курс пятнадцать, из них, впрочем, три не были налицо — больны, отосланы на родину раньше. Молитва, чтение списков, раздача дипломов окончившим, похвальных книг другим — первым каждого класса, передача по куче книг — самых главных, религиозных, начиная с Нового Завета, окончившим. Моя небольшая речь им: «Выходите с радостью, но отчасти и с печалью, после столь долголетнего пребывания здесь, выходите на радость, но еще больше на печаль мира, а главное на жизненный труд, который есть долг, назначенный от Бога всем живущим. Чтобы этот труд был легок, посвящайте его Богу. Сказано: "Молитесь непрестанно". Пусть будет ваш жизненный труд так свят и угоден Богу, как молитва, а для сего всегда кладите на него печать Божию — освящайте начало всякого дела молитвой и кончайте его благодарением Богу. Простая бумажка делается почтенным денежным знаком в 5, 10, 100 ен, приняв на себя Императорскую печать; так всякое дело, как бы оно, по-видимому, непочтенно было (например, приготовление пищи, шитье платья), сделается святым и угодным Богу, если делать его во Имя Божие. Бог назначил людям все эти дела. Без пищи, без одежды нельзя жить человеку — Создатель Господь так установил; значит, исполняя их, человек творит Волю Божию и этим не только исполняет свято свой жизненный долг, но и приготовляет для себя Царство Небесное, ибо сказано: "Где Я буду, там и слуга Мой — исполнивший Мою Волю — будет"», и так далее. Потом чтение одной из выпускных (Марией Кангета, дочкой отца Павла) благодарственного адреса; чтение воспитанницами четвертого и третьего курсов речей, обращенных к выпускным, и пение ими же прощальных стихов своего сочинения. В заключение выпускные пели прощальную свою песнь школе — четыре строфы стихов своего сочинения, весьма милых и трогательных. Затем следовала, в первый раз нынче, игра на кото: принесли четыре инструмента, и на них сыграли учительница Евфимия Ито и три ученицы четвертого класса весьма стройно. Им даны свидетельства об окончании ими ученья на кото. Пропели «Достойно есть»; я дал 6 ен на «симбокквай»* ученицам; начальница Ел. Котама пригласила всех гостей в большую классную во втором этаже, где по столе приготовлены были печенья, а выпускные всем разнесли п стаканах китайский чай.
Вечером прибыл из священников первый на Собор отец Роман Фукуи из Немуро и привез в Женскую школу с Сикотана двух курилок — Иулиту, восемнадцати лет, уже жену одного христи- IIмина, внука Якова Сторожева, тамошнего старшины, и девочку тринадцати лет, шуструю и умную на взгляд. Обе грамотны по- японски. Муж Иулиты тоже хочет сюда, в Катехизаторскую школу, но его не отпустили; быть может, в будущем году отпустят. I [ынче это первый раз, что с Сикотана начальство отпустило сюда и школу; до сих пор почему-то не соглашались, хотя мы каждый год просили. Сикотанцев хорошо подучить вере и церковным по-рядкам, чтобы они не нуждались в катехизаторе из японцев, ко-торые так неохотно идут к ним.
25 июня (8 июля) 1903. Среда
С девяти часов выпускной акт в Семинарии. Чтение списков, объявление, что шесть учеников Семинарии кончили курс; из иих два первые — Петр Уцияма и Василий Нобори — оставляются при Семинарии наставниками; Акила Кадзима поступает в общество «Айайся» в качестве переводчика духовных книг; а три — Кирилл Мори, Павел Иосида и Феодор Тоеда — делаются катехизаторами. Из Катехизаторской школы четыре человека, составлявшие второй курс, поступают в катехизаторы. Даны первым ученикам наградные книжки, в том числе и кончившим курс. Начальник школы И. А. Сенума сказал речь, после чего было пение добровольного хора семинаристов. Затем раздача дипломов кончившим курс Семинарии.