Дневники 1926-1927
Шрифт:
<Запись на полях>Охота в ветер.
Ветер очень обманывает собаку: вот она повела определенно, стала, опять повела, вот близко птица, но эта струя ветра кончилась, пахнуло от дальней птицы, собака, обманутая, ведет к дальней, а охотник, следуя за ней, сам выгоняет пройденную.
А то бывает: собака бежит, напрягая все силы, чтобы поймать отдаленнейший запах, и вдруг из-под носа у нее вырывается птица, запах которой ветер резко уносил от нее. При сильном ветре собаке работать очень трудно, промаха не избежать, но все-таки, в общем, возможно: так Ромка два раза спихнул носом
Огромное большинство бекасов сегодня отлично выдерживали стойку. Стрельба в ветер тоже, наверно, признается трудной, в ветер бекас часто теряется, летит прямо и тихо, и низко перемещается на близкое расстояние, и во всяком случае бывает оживленным, и разнообразный взлет весьма интересный.
В этот раз резко определилось, что бекасы стали держаться ближе к краю болота. Еще мы встретили как новость двух гаршнепов и много турухтанов. Ласточки так табунятся, что если присмотреться, иногда небо бывает покрыто от них, как бы сеткой. У охотников примета: когда ласточки табунятся, является дупель пролетный.
Мы взяли 5 бекасов.
План ближайших охот до конца.
Мне остается теперь дожидаться дупеля, поохотиться на перелете и потом отправляться домой. Конец тетеревиным и дальним охотам. Я буду ходить понемногу краем Вытравского болота, за Ясенкой по лугам до Никольского, на Родниках и против Михнева. Вместе с тем начинаю чтение «Кащеевой цепи» и так подготовлюсь для писания.
9 Сентября.В предрассветный час (от 3 до 4 утра) слышен был с улицы ровный гул, и я очень обрадовался, я думал — это началось несчастье, дождь, значит, можно садиться за «Кащееву цепь», а между тем прилетят дупеля. Но когда я встал и открыл окно, то оказался не дождь, а сильный, ровношумящий деревьями, юго-западный ветер.
Надо залучить Федора Ивановича и выспросить у него все названия урочищ, по которым я охотился. Кроме того, мне нужно от него узнать о просеке на Дубну.
В 6 утра вышел на Алекс, болото. Очень сильный ветер справа на болото.
1-й бекас. Кента, сбитая ветром, закопалась в наброде, и вдруг «чирк!» — бекас вылетел, мне не с руки. Какой-то вызывающий, дразнящий крик, и какое зато удовлетворение, когда на это «чирк» грянет выстрел, и белое из серого вдруг становится белым, падая вниз.
<Запись на полях>Охота на бекасов.
<Запись на полях>А журавли, которых видел Петя (200 шт.) у Садикова, прилетные.
2-й бекас. Кента схватила по ветру, вылезла из мокрого болота и стала перед кустом. В это время солнце пробилось через облака, и я залюбовался сверкающими каплями, которые падали мерно с каждого сосца Кенты и особенно крупные с уголка правой повернутой на стойке передней ноги. Я не
3-й бекас. Какие-то две птицы вылетели на берегу из кустов, может быть, дупель, может быть, вальдшнеп, и полетели к Ясникову. Мне пришло в голову сделать описание полета птиц, как мы, охотники, узнаем их издали по полету. Кента закопалась в наброде, бекас вылетел у меня из-под ног, и я успел пересечь ему путь.
1-й дупель. Я нашел его в «Родниках» возле той самой канавы, где убил последнего, которых пастухи гоняли палками. Дупель. Кента взяла его верным чутьем. Дупель был такой жирный, как прежний.
2-й дупель оказался неподалеку от первого на зеленой, слегка кочковатой полосе, между полосой скошенного овса и льняным сланцем.
3-й. После того начался дождь, и я спешно пошел домой, но на среднем Ясинском болоте Кента с ходу сделала стойку. Дупель после выстрела улетел довольно далеко и опустился в траву, казалось, в обыкновенной своей повадке. Но пущенная на разведку Кента принесла его мертвого.
4-й дупель нашелся на «Слатинке». Жирным оказался только первый. Я не сомневаюсь, что пролетный дупель пошел (ласточки, журавли, турухтаны). А дождь пошел настоящий, дупельный, мелкий, шел до вечера, и потом при сером небе в сумерках все шла мокрая мга. Завтра проверю те же места.
10 Сентября.После дождя сегодня в предрассветный час в туманной мгле так пронизывающе сыро и холодно, что жуть брала в одной шерстяной толстовке спускаться в болото по тропе Берендея. Но скоро все это «обошлось» и начался роскошный рассвет с пурпуровой зарей, светящей через туман.
Перед восходом солнца, как бывает у нас при сильнейшем восторге от красоты, начался в природе обычный озноб… И я чувствовал, что меня знобило от радости утра и мне казалось, что вся природа холодела тоже от великого счастья.
Много, много у меня прошло дум, таких быстрых, что сказать о них невозможно. То мелькала мне жалость, что вокруг чувствуют не так, как я, а то, наоборот, я себя самого жалел, что не могу вполне быть, как все. Но что соединяло меня со всей природой прочно и дружно, это было доверие к грядущему солнцу, готовность моя отдаться ему, и я двигался быстро на болоте по моему охотничьему делу, как двигаются все…
И, несмотря на то, что все мое тело, колеблясь на кочках, постоянно двигалось, все-таки мелькали и человеческие мысли, я думал, помню: «ведь вот никакая бы жизнь на земле была не возможна, если бы все поступки людей были основаны на недоверчивом, «а почему?» А сколько писателей насмешливо изобразили учителей и ученых-педантов, пытающихся устроить свою жизнь на «почему», и все-таки юность, предшествующая любовному экстазу, стремится жить «по причинам» (логически).
…Вдруг Ромка что-то причуял, повел, стал внимательно обнюхивать одну кочку. Я ожидал в нетерпении дальнейшего, потому что часто, переходя к следующей кочке, собака начинает больше узнавать запах, дальше еще больше, и так начнется подводка к дупелю. Но Ромка, обнюхав внимательно кочку, поднял на нее ногу и кончил. Отсюда поговорка в Берендеевом царстве: «если собака понюхает кочку и на нее ногу поднимает, значит, дичи тут нет».
<Приписка на полях>Ромка ногу поднял на кочку.