Дневники 1932-1947 гг
Шрифт:
Ворошилов хорошо принял его, расспрашивал о книге, обещал помощь, потом спросил:
— Слушайте, а вы умеете писать так, как никто из вашей братии не пишет: правду, то, что видите? Кстати, почему в последнее время совсем не видно вашей подписи?
Лешка стал жаловаться на полковника, на загон, затирание, рассказал вообще об обстановке на третьем и четвертом этажах. Ворошилов сразу же свел его с Маленковым. Лешка повторил все Георгию Максимилиановичу, при беседе присутствовали Александров, Федосеев, а затем вызвали и Поспелова.
т. Маленков потребовал снятия полковника, активизации людей, оживления газеты, сделать ее интересной, выходить в срок (официальные материалы можно и нужно откладывать, если они грозят выходу), выращивания имен, сделать так, чтобы члены редколлегии писали в газету, дабы партия их знала.
Позавчера Лешка был у т. Щербакова. Говорил часа два. В числе прочего, рассказывал по его словам, о Леньке, Мартыне, мне. Впрочем, Лешке верить надо очень осторожно: врать любит по-довоенному.
Позавчера Поспелов собрал весь актив. Сообщил о решении Политбюро по 3-му тому «Истории философии» (это решение будет изложено в редакционной статье в ближайшем № «Большевика»). Оказывается, в эти страднейшие дни ЦК нашел необходимым посвятить ТРИ ДНЯ обсуждению этого дела, таково внимание идеологическим вопросам.
Затем Поспелов призвал всех подумать над тем, как сделать газету интересной («чтобы в каждом номере был один-два гвоздевых материала»), как выходить в срок (4–4:30) и т. д. Разошлись, и тут же — в субботу — вышли в 6:00, а вчера — тоже в 6:00.
9-го взят Севастополь. После этого на фронтах снова тихо, «без существенных изменений».
Уже три дня — тепло, солнце. Разом полезла листва. Ходим, наконец, без пальто.
Звонил Кокки: уже две недели работает с 5 ч. утра до ночи, все летает.
23 мая.
На фронтах — тишина. Союзники пару дней назад начали довольно энергичное наступление в Италии, наши иностранцы (Гольденберг) считает его генеральным. («Рим будет взят» — говорит Яша).
В редакции тиховато. Последствий визита Коробова пока не видно. Только секретарь партбюро Ваня Золин вызывает уже третий день подряд народ и опрашивает — что надо делать для улучшения газеты, а попутно неумно и топорно прощупывает настроения о Сиротине. До сей поры он не решается собрать партактив.
В 10:30 вечера я позвонил Кокки.
— Приезжай, если свободен. Потреплемся.
Приехал. Он в трусах. Здоровый, как бык. Маленько порасспрашивал, маленько порассказал. Очень много летал, но зато в кратчайший срок облетал две новых машины Сергея (Лавочкина). Доволен — «Хороши!». Сказал, что на штурмовике недавно таскал тонну.
— Полезного груза?
— Да, коммерческого, — засмеялся он.
Сейчас он много работает в наркомавиапроме: ведает всем летным составом Наркомата. Разработал систему награждения летчиков-испытателей: за столько-то самолетов сданных — такой-то орден, за столько-то — такой и т. д…
Без памяти влюблен в свою дочку. Много времени уделяет своему летному народу — чтобы успели засадить картошку, «лучше работать будут».
Предлагают мне поехать в Баку от эконотдела. С удовольствием поглядел бы тыл. Да боюсь — затаскают потом по тылам, обрадуются.
26 мая.
Лазарев предложил написать мне несколько очерков о войне в болотах. Я узнал, что этим сейчас занимается (изучением и обобщением опыта боев в лесисто-болотистой местности) генерал-лейтенант Тарасов, быв. инспектор физкультурной подготовки РККА, ныне — зам. нач. управления боевой подготовки. Позвонил.
— Я сейчас уезжаю домой, а утром — в командировку. Может быть, домой ко мне?
— Отлично.
Приехал к нему в 11 ч. вечера (вчера). Небольшая квартирка. В кабинете — стол, два шкафа, диванчик, кровать. За стеклом шкафа — портрет мальчишки, веселый, чуть лукавый, лет 18.
— Сын, — сказал генерал, — второй раз в боях. Сначала восемь месяцев, и сейчас — с января. На 1-м Украинском. Дважды награжден. Танкист. Третью машину меняет. Два месяца не писал, сейчас получили.
Я рассказал о теме, он горячо ухватился.
— Форсирование болот — это тоже, что форсирование рек. Водная преграда. Надо брать с хода. Только методы иные. На первом плане — живая сила.
Он долго распространялся на эту тему, говорил о необходимости развивать солдатские навыки по действиям в болотах, приводил аналогию с лыжниками. «Только пишите глухо — я как-то дал статью о лыжниках, а потом ее абзацы читал в германских наставления о подготовке лыжников.»
Затем попросил отметить необходимость выращивания пластунов. Рассказал, как еще под Белгородом, будучи уполномоченным ставки, с согласия Ватутиным, провели в нескольких частях опыт использования пластунов. И это в плотной обороне! И вот одна группа из 11 человек уползла на три дня. Высокий бурьян — лафа. Вернулись все целы, убили 20 человек.
— У нас, в огне танков, БМ и ЯК-9, забывают, порой, о человеческих усилиях, — сказал я. — Хотя и БМ и Яки созданы для того же: убить врага.
— Верно, — обрадовался генерал точной формулировке.
Уходя, я помянул о футболе. Тут он оживился чрезвычайно и — стоя держал меня еще час. Он совершенно ярый болельщик спорта. Говорил, что когда последний раз ЦДКА проиграл — он неделю чувствовал себя больным.
Вспоминали отдельных спортсменов. Я спросил: помнит ли он, как «Вечерка» несколько лет назад писала о ленинградском рабочем-феномене, работавшим «мостовым краном»?
— Да, мы занимались им. Ничего не вышло. Просто исключительная становая сила. Был еще один такой — узбек Абдурахманов: рост 209 см., вес почти 150, а еле двигал двухпудовку. Бились — и зря. Вот Новак — это да! Свой вес 70, а кидает 150!! Бесспорно, самый сильный человек мира. Сейчас он в СибВО. Там жалуются — ест по три обеда. Ясно, что аппетит есть у такого.
Генерал — высокий, статный. Твердые черты длинного лица, твердые серые глаза. Каштановые волосы на небрежный пробор. Ленточки четырех наград.