Дневники 1932-1947 гг
Шрифт:
Живем мирно, хотя девушки, видимо, немного озадачены тем, что никакой агрессии мы не проявляем.
Шоферы первую ночь ночевали в хате около застрявших машин. Битком ребятишек, недавно болели тифом. Весело. Решили немедля переводить их и машины в город, поближе к нам. Подняли машины вагами, выложили дорожку в грязи досками, проехали длину машин и опять увязли. Опять тоже и опять сели. На противоположной стороне улицы сидел на плетне и покуривал, наблюдая, какой-то майор в кавалерийской кубанке. Наконец, ему это зрелище опротивело и он крикнул:
— Дайте бак бензина и я вас вытащу тягачом. Вытащил бы так, да нет горючего.
Мы подошли, разговорились. Он оказался зам. командира 6 гвардейского минометного полка, Сергей Васильевич Воронин. Я спросил — не знает ли он Шаповалова, Меркушева?
— Как же, служил в этом полку, был командиром дивизиона, потом ударил младшего лейтенанта, за это был снят, лишен ордена Красного Знамени. Переведен в этот полк.
Сейчас он стоит здесь с автопарком, ждет машины. Молодое, кавалерийского образца лицо (хотя 1906 г.р.), рыжие волосы, усы и бородка такая, как я отпускал на «Садко». Орден Невского.
Появился тягач. Вытащил сразу обе наши Эмки в центр, определили ребят в новую хату.
Майор пригласил нас обедать.
— Неужели угощу вас хуже Шаповалова? — сказал он обиженно.
Встречи на дорогах! Угостил нас яичницей, картошкой, мясом, капустой, отличным самогоном, крепости до 70о. По вкусу — свекольный. Жена и двое дочерей — во Владивостоке, он там служил на флоте. Прочел нам письмо от нее — живут плохо, обвиняют его в том, что он из забыл, не пишет, «видно, хочешь строить новую жизнь». Очень тяжелое, но с большим достоинством письмо. Прочел и свой ответ: помнит, любит ее и детей, но написано суховато.
— Надо бы теплее!
— Не могу. Ведь письма — это то, что думаешь. Надо писать откровенно, иначе — не писать.
— А когда написал?
— 23 февраля.
— Почему же не отправил?
— Некогда.
Потащил играть в преферанс. Сидели до 3 часов утра. Впервые сел за пульку Денисов. Майор играл по-кавалерийски, темнил, плутовал, выиграл 50 р. Я выиграл 100, Денисов проиграл около сотни. Его адъютант Григорий притащил еще самогону. Майор, без всякой аффектации, рассказал, как Григорий дважды спас ему жизнь. Как-то, когда поблизости разорвался снаряд, он силой свалил майора, прикрыл его своим телом и был сам тяжело ранен в голову. Также был ранен и второй раз.
Позавчера долго говорили с секретарем райкома Черноглазом. Он и раньше был секретарем тут. Перед приходом немцев все бюро райкома и все ответработники ушли в партизаны и положили начало Ельской партизанской бригаде. В декабре прошлого года своими силами заняли Ельск. Рассказал несколько любопытных историй. Сейчас в районе всюду — вверху, в колхозах, сельсоветах — заправляют партизаны.
— Воевали они хорошо, но трудно с ними — опыта у них никакого.
Хлопот у секретаря по горло. Начиная от стекол в здании райкома: «Только вставишь — вылетают от бомбежки. Вот позавчера застеклили, а вчера долой…»
Приезжающие с шоссе машины рассказывают, что пробка продолжается. Что поделаешь — живем, ждем, стали уже аборигенами. Сейчас я выпросил у Чероглаза лошадь, и погнали Масловца верхом в разведку — что там делается. А то хоть на службу тут поступай. Харч уже кончился весь, осталось немного сухарей. Н-да!
Райком работает на голом месте. В городе — одна пишущая машинка и ее таскают из Райкома в Райисполком, оттуда в НКВД. Копирок нет. Позавчера достали портативную печатную машинку и начали печатать сводки СИБ. Сводки интересные. Пошло наступление на Крым, очищена уже половина его. Сегодня заняли Симферополь, на остальных фронтах — бои местного значения.
Только что Денисов вернулся из райкома и рассказал, что умер Ватутин «после тяжелой болезни».
Сразу вспомнилась моя беседа с ним под Киевом, и весь он — живой, умный, экспансивный.
Воронин рассказал вчера о своей беседе с т. Сталиным. Он окончил тогда курсы «Катюш». Вызвали.
— Ну как, освоили новую технику?
— Мне кажется — да. Полтора месяца занимались. (а перед ним — лист а отметками: пятерки сплошные)
— Да как будто знаете. Немцам технику не оставите?
— Скорее умру, т. Сталин!
— Вы меня раньше видели?
— В 1924 г., во время похорон Ленина, на параде войск.
— Ну как — я изменился очень?
— Постарели.
— Так вот, немцам техники не отдавать ни в коем случае!
Если только Воронин не врет, разговор интересный. Он рассказывает, что часто выезжает бить по немцам прямой наводкой и при этом всегда свято помнит слова Сталина.
— Разве я могу нарушить слово, которое дал такому человеку!
И мне вспомнился рассказ летчика Ары Молодчего (ныне дважды Героя). Был я с Гершбергом у них в полку на торжестве преобразования полка в гвардейский (кажется, в 1942 г.). Во время банкета сидели рядом, пили. Он предложил мне свозить меня на Берлин. Я согласился, он расцвел.
— А страшно? — спросил я.
— Очень страшно! Вот последний раз летали несколькими машинами. Такой огонь встретили — ужас! Ребята отвернули за запасную. У меня вся душа в пятках, руки сами тянут на разворот. И тут я подумал, если я, Герой Советского Союза, обману доверие т. Сталина, кто же тогда будет выполнять? И прорвался!
17 апреля.
Наш верхоконный разведчик вернулся со своего задания: на шоссе машин не больше 300, но дорога разбита в дым, грязь по колена, одначе, машины таскают — прикрепляют к тракторам, «Студебеккерам». Решили — на следующий день (16-го) ехать.
Вечером секретарь райкома Черноглаз прислал к нам нарочного сообщить, что некий майор Скуридин приглашает нас на обед. Скуридин работал в районе по заданию ЦК КП(б)Б, вместе с ним находилось человек 15. Сейчас они закончили работу, съехались и собираются уезжать из района. По сему поводу и обед.
Пошли. Было неплохо. Меню: борщ, жареная картошка, водка. Я сидел вместе с доктором Иосифом Ильичем Галицким. Очень любопытный человек. По национальности — караим, родился в Одессе в 1897 г. Плотный, коренастый, редковатые светлые волосы; светлые, почти бесцветные глаза; крошечные, пятнышком, усики. Одет в серую немецкую куртку. В 1914 г. окончил университет, был два года в Германии, и тогда еще возненавидел немцев. С 1925 г. в партии. Терапевт.