Дневники 1932-1947 гг
Шрифт:
И все же бомбардировщики дошли до цели и отбомбились, успешно выполнив задание, и вернулись домой.
«Поединок у Стоячего болота».
— Бросьте шутить! — недовольно сказал я своему спутнику полковнику Курбатову. — Тут на детском велосипеде не проедешь, а с пушкой — и подавно.
За последний час на своем «Виллисе» мы продвинулись по этой узкой заброшенной дороге не больше двухсот метров, и сейчас наш вездеход беспомощно стоял, увязнув в грязи по крылья мотора. А полковник уверял, что через два дня здесь пройдут тяжелые орудия и, мало того, развернутся в болоте, по сторонам от дороги, станут на огневые позиции и будут вести стрельбу. Десятки 152-мм гаубиц, каждая из которых весит около семи тонн. Да их по хорошей-то степной дороге, пыхтя и отдуваясь, обычно тащат два мощных тягача. А тут — по болоту…
Богом проклятая местность! На сотни километров тянутся заболоченные леса и болота. Каких только болот здесь нет — мелкие и глубокие, большие и малые, торфяные, илистые, трясины, изредка встречаются островки и перемычки сухой земли, а дальше — опять идут гнилые леса и топи. Каждый шаг нужно отвоевывать не только у противника, но и у природы. Она бесстрастно ставит свои западни на пути человека. И как во льдах Арктики гибли порой корабли, рвавшиеся на север, так и тут иногда тонут в болотах без выстрела пушки и танки.
И все же полковник был прав. Возвращаясь из своего путешествия, мы встретили целую колонну гаубиц, подходивших к болоту, а ровно через два дня из чащи поднявшегося над торфяниками соснового леса вырвался ураган огня и стали. И я решил описать этот боевой эпизод, чтобы показать на его примере исключительное своеобразие болотной войны, о которой так мало знают.
Этот крупный заболоченный лесной массив, вклинивающийся углом в позиции противника, еще несколько дней назад был ареной ожесточенного боя. Наши батальоны точным маневром поставили немцев перед угрозой окружения и вынудили их очистить лес. Важный плацдарм, необходимый в дальнейшем для развития наступления, был занят. Правда, внешне этот лес производил весьма невзрачное впечатление. Недаром жители прозвали его Стоячем болотом. Деревья росли среди кочек и обомшелых коряг, в воздухе стоял тошнотворный запах гнили и тлена. Кое-где поблескивали лужи воды, выступившей из незамерзающих окон болота.
Выдвинувшийся клин очень серьезно беспокоил противника. Не имея, очевидно, на этом участке достаточно пехоты, немцы решили выбить советских бойцов из леса огнем. День и ночь тяжелые орудия обстреливали наши позиции, методически обрабатывая один сектор за другим. 150-мм немецкие гаубицы стояли в нескольких километрах от переднего края, и наши легкие пушки, имеющиеся в стрелковых батальонах, достать их не могли.
Тогда-то командование и решило выставить в районе Стоячего болота артиллерию большой мощности и подавить батареи неприятеля. Успех операции зависел от скрытности подготовки и внезапности удара. Первыми пришли на болото саперы. Они прорубали в лесу просеки, гатили топи, прокладывали по зыбкой почве километры деревянных мостовых. На месте будущих огневых позиций они устроили прочные фундаменты для орудий, соорудив их из толстых бревен и заранее припасенной земли. Все это строилось под огнем противника. Рвались снаряды, падали раненые и убитые, но остальные продолжали работу.
— Быстрей, быстрей! — торопил бойцов полковник Царевский.
Все было готово за один день. Ближайшей же ночью десятки пушек на буксире могучих тракторов проползли по проложенным путям. Но в иных местах и тягачи застревали. Тогда в лямки впрягались артиллеристы и как бурлаки вытаскивали орудия на себе. Когда пушки, наконец, были установлены на подготовленные площадки, люди взялись за переноску снарядов. Они перетащили на руках восемь тысяч снарядов, каждый из которых весил 48 килограммов.
— Сизифов труд был легче, — сказал мне руководивший этой атлетической операцией майор Пожидаев.
Одновременно артиллеристы вели тщательную разведку. Звукометристы, со своей сложной и точной аппаратурой, просиживали, как птицы, целые часы на деревьях. Каждый выстрел немцев регистрировался и засекался чуткими приборами, отмечающими направление и расстояние до очага огня. Таким путем было выяснено, что немцы обстреливают лес из 24-х тяжелых орудий, были установлены их огневые позиции. Затем наша артиллерия начала пристрелку целей — осторожную и редкую, чтобы не вспугнуть противника. Пасмурная погода и снегопад затрудняли наблюдение, но и здесь выручали умные звукометричесие приборы, добросовестно отмечающие точку каждого разрыва.
Наконец, все было ясно. Начало артиллерийского удара планировалось на рассвете. В этот час противник безмятежно спал и, конечно, не ожидал огневого нападения. И вот в мутных сумерках зари враз заговорили десятки орудий. В течение трех минут они вели ураганный огонь по разведанным целям, а затем еще на протяжении получаса — в несколько сниженном темпе, но с не меньшей обстоятельностью — осыпали неприятеля ливнем разящей стали. Тысячи снарядов буквально вспахали территорию вражеских огневых позиций, разрушали укрытия, смешивали все с прахом. Удар был полной неожиданностью для противника. Он был ошеломлен, подавлен, деморализован. Ни одного орудия не успело ответить на наши выстрелы. Все шесть немецких гаубичных батарей были уничтожены.
В лесу, у Стоячего болота, воцарилась тишина.
(послано 17.03.44 и Информбюро — пакетом)
21 марта
Долгонько ничего не записывал. Да и нечего было. Разве, что погоду: нелепую и дурацкую. Несколько дней шел снег, иногда дождь, сейчас все раскисло, хотя снег еще лежит. Как всегда, особо непроезжей оказалась наша деревня. Только что приехали с Сессии Верховного Совета БССР. Доехали благополучно. Но на последних ста метрах (уже в самой деревне) 4 или 5 раз вылезали в грязь и толкали машину. Ночью!
На нашем фронте никаких движений. Точка!
В запой читаем книги. Все, что есть — ходит по рукам, образуются очереди, совсем, как было на Северном Полюсе. Я привез Шекспира (однотомник), но никому не даю, прячу, это — мой НЗ. Вообще же, читаем все, что попадет под руку. За последнее время прочел «Разбойник Кудеяр» Костомарова (экая дрянь), рассказы и 1-ый том «Анны Карениной» Толстого (какой психолог!), ч.1 «Фауста» Гете (хорошо, но дурной перевод), «Новеллы» Бальзака т.1, «Огонь» и «Ясность» Барбюса («Ясность» — очень откровенная, но больно уж моралистическая), «Брусиловский прорыв» Сергеева-Ценского ч.1, «Багратион» Голубева (хорош!), «Мои воспоминания» Анненкова (много крайне частного и устаревшего), «Мифы древней Греции» — для детей среднего возраста (крайне упрощенно), «Подросток» Достоевского (не вкусно, тягуче, нарочито), письма «Горький-Чехов» (превосходно!!), томик рассказов Дж. Лондона. Собираюсь засесть за Жуля Верна, на очереди — пьесы Мольера. Экая смесь!
Сегодня был на открытии 6-ой сессии Верховного Совета БССР. Состоялось оно в 6 ч. вечера, в клубе спичечной фабрики. Перед входом — песок и еловые ветви, закрыли грязь. Партер, балкон. Сцена сделана быстро под Кремль: трибуна для Председателя и двух замов, по бокам — ближе к залу — ложи членов правительства, еще ближе — трибуна для выступлений. Кино (приехали из Москвы), стенографистка, все чин чином.
Среди присутствующих — Рокоссовский, Малинин, Телегин, Казаков, много генералов, Герои — полковники. В числе Героев — две девушки: Галя и другая, которые убили в Минске наместника Кюбе. Внешне простые, неинтересные, 25–30 лет. Был книжный киоск, я купил там последние №№ «Большевика», 4 детских книги, карты Европы и мира и — чему очень обрадовался — два десятка конвертов и три пера. Был и буфет: единственный его продукт — чай с лимоном.