Дневники 1932-1947 гг
Шрифт:
27 января 1939 года
Долгая мучительная работа над книгой Кокки подошла к концу. Я закончил диктовку, машинистки перепечатку. Позавчера я отвез ее Володе. Он читал две ночи и сегодня правил.
Поправок было немного.
— Понравилось. Читаю и снова все переживаю.
Его страшно заинтересовали перспективы и предложения издательств. Он был чрезвычайно польщен популярностью еще не вышедшей книги.
— Хорошо, очень кстати, если она выйдет в Америке. Когда открывается выставка в Нью-Йорке?
— 30 апреля.
— Так. Значит можно вылетать 30-го же.
— Ты же пишешь 30 часов?
— Меньше.
— А штурмана подобрал?
— Гордиенко.
— Как?
— Так себе. Ему кажется, что много знает.
Он попросил меня изменить формулировку о реальности трансарктической связи, сделать так, что на ней настаивают полярники.
— Я считаю более реальным западный вариант. Иначе не разрешали бы. Елси бы я считал, что проще и практичнее лететь через полюс, то так бы и полетел.
Разговор зашел о «Седове». Я сказал, что собираюсь лететь. Он заинтересовался маршрутом, количеством кораблей.
— Сколько от Москвы?
— 3 200-3 500.
— Только то! А сколько туда надо доставить народа?
— 15. И обратно 15. Немного груза.
— Гм. берусь сегодня вылететь из Москвы на моей машине. Мальчиков посажу в зад. Вечером там сяду на прямую. Утром следующего дня буду здесь. Вот и вся экспедиция. И со своим бензином.
30 января
Сегодня я дежурил по отделу. По редакции дежурил Ушеренко. Ночью я зашел к нему: он разговаривал со Сталиным. Оказывается, Сталин обратил внимание на две телеграммы в Тассовском бюллетене и попросил их дать в газете. Дело было около 2 часов ночи. Хозяин говорил, очевидно, с дачи, комплекта у него под рукой не было. Яша искал — не то, искал — позвонил опять — не то. Наконец, нашел — то!
— А кавычки в заголовке оставить?
— Нет, можно без кавычек, — ответил Сталин.
Дали на видном месте на 5-й полосе, открыв полосу этим материалом. Звучит!
Звонил мне Шевелев.
— Ну ты летишь или нет? Оставлять тебе место или отдать другой газете? Претендентов много. Решай скорее! Место — одно на всех!
Ночью говорил с Ровинским и Ушеренко. Молчат.
11 февраля
Некоторые разговоры происшедшие за последние дни:
1) Звонит Водопьянов:
— Ты летишь?
— Собираюсь. На твоей машине.
— Что ж, машина хорошая.
— А как дальний вариант?
— Это с о. Рудольфа.
И сегодня в ГУСМП (гл. упр. сев. мор. пути)
— Миша, когда летите?
— Не летите — ты ведь тоже идешь! — а летим.
2) С Юмашевым:
— Как дела?
— Готовимся. Раньше всех грек подойдет.
— Меня возьмете?
— Только на стабилизаторе есть место.
3) С Байдуком:
— Слышал, что на «Седова» собираешься. Хорошее дело.
— Думаю. Вы же не возьмете?
— Нет. Тут еще теснее. На старой еще можно было подумать. А тут впритирку.
— Про наш дальний вариант знаешь?
— Слышал. Что ж, правильно. Какое там расстояние?
– ~3 500.
— По-моему, больше.
— Нет. Считай — 32 градуса.
— Да, верно. А запас?
— На 27 часов.
— Ну тогда хватит и запас есть. Без запаса лететь нельзя. Мало ли что понадобится: обойти чего-нибудь, обогнуть фронт.
— Ну, там выберем. Оттуда виднее.
— Еще бы, выше — лучше видно. А когда ты мне свои книги дашь?
— Лежат.
— То-то. И я заканчиваю книгу о Вальке. Могу дать отрывок Узнай. Больше писать ничего не могу. Некогда. Завтра к тебе с аэродрома заеду.
(не заехал)
4) С Федоровым:
— Я считаю, лететь незачем. Идут нормально. Все в порядке. Люди здоровы. Изменения по сравнению с «Фрамом» (корабль Амудсена — С.Р) уже ясны по первой половине пути. С остальной справятся.
5) Ночью у Ровинского:
— Лететь нам не к чему. Надо просто заполучить человека и все.
Обидно!
6) Вчера был Шейнин. Мы напечатали два его судебных очерка: «Дорожный случай» и «Унылое дело».
— Вдруг Вышинского вызвали к Молотову. В.М. спрашивает: «Вот т. Сталин интересуется: тут в „Правде“ были напечатаны рассказы про замечательную работу следователей. Почему вы их не отмечаете?»
Вышинский ответил: «Мы их премировали месячным окладом». — «Да нет, не то, надо представить к орденам» — «Слушаюсь».
Вышинский замешкался: на следующий день у Молотова напомнили. Замечательно!
12 февраля
Несколько воспоминаний о Чкалове.
1) Пришел я прошлым летом к нему на дачу. Вечер. Валерий сидит на террасе. За столом — Менделевич с женой. Валерий обрадовался:
— Вот, знакомьтесь: Это Лева Бронтман. Летал на Северный полюс. Журналист, с редким характером. Остальные все переметнулись к новым героям. А вот он, да еще Левка Хват держаться, не забывают старых друзей. Садись, Лева! Пиво будешь пить? Лелик, дай стакан!
— Что ты Лазаря Константиновича Левой зовешь? — вмешалась Ольга Эразмовна.
— Для меня он Лева.
2) За неделю до отлета на Полюс я ехал вместе с Валерием в машине домой. Он внимательно слушал мой рассказ, расспрашивал о машинах. Затем сказал:
— Жалко мне тебя. Разобьешься, погибнешь.
— Почему?
— Да сесть там нельзя. Уверен. Я ж эти машины знаю. Думаешь — только на истребителях летал? Чкалов на всем летал. Я тебе больше скажу: в Забайкалье (? Л.Б.) я на этих машинах пикировал. У всех глаза на прическу полезли, когда увидели (он засмеялся). А сесть там негде. Разобьетесь. Я знаю, на чем надо лететь.