Дневники 1932-1947 гг
Шрифт:
— Вот за это спасибо!
Осипенко зло и заслуженно ругала портрет, написанный Лапиным и Хауревиным.
— Они хотели дать лирику и не получилось.
Затем Полина предложила нам использовать ее дневник подготовки, который она систематически вела. Я с радостью согласился. Уезжал я оттуда с некоторым недоумением: особой дружбы в экипаже не чувствовалось. К слову сказать, Осипенко поведала об одном тяжком событии, случившимся с ней. Они купались там на озере Медвежьем. Мать Гризодубовой начала тонуть. Полина бросилась ее спасать. Та схватила спасителя и обе захлебываются.
— Уже круги в глазах пошли.
Еле их вытащили.
За день до старта я снова был в Щелково. Напомнил Осипенко о дневнике.
— Пишу, и сегодня допишу. Завтра получите.
И верно, хоть хватало у них дел — честно написала.
Утром в день старта, как только они проснулись, я снова зашел к ним. Поздоровались. Вид у них был очень озабоченный. Они одевались, пристегивали револьверы. Прочли письмо Сталину, подписали.
Осипенко на ходу прочла обработанный нами дневник, попросила добавить о людях, готовивших машину.
— Как погода? — спросил я Раскову.
— Хороша. Летим,
Вошел Антонов.
— В вашей кабине стрелка индикатора радиокомпаса отклоняется слабо, сказал он Расковой.
— А в пилотской?
— Нормально.
М.М. Каганович начал припирать.
— Ничего, — ответила Раскова, — не страшно. Я, в крайнем случае, лишаюсь только боковой пеленгации.
— А может быть на завтра? — спросил Каганович.
— Нет, надо лететь, — сказала Гризодубова.
И они улетели.
Осипенко собирала №№ «Правды» в которых публиковалась «История партии». Как-то дня за три до старта она с горестью заметила, что кто-то задевал три №№ «Правды». Тогда она попросила меня привезти на старт недостающие №№. Я привез.
27 октября
Сегодня экипаж «Родины» вернулся в Москву. Прямо с вокзала их повезли в Кремль. Прием был небольшой, интимный, в Грановитой палате. Отчет о нем написал Кольцов (см. «Правду» за 28 окт) Дополнение к отчету мен рассказывал Коккинаки.
— Подняли тост за меня, как первого проложившего дорогу на Дальний Восток. Я встал, пошел чокаться. Подхожу к Сталину. Он спрашивает:
— Что такой скучный?
Я говорю, что вот, мол, недавно Бряндинского похоронил.
— Да, — отвечает, — нехорошо получилось.
Подходит к Молотову и Ворошилову и о чем-то шепчется. Потом встает Молотов. Предложил выпить за товарищей, погибших при спасении экипажа «Родины», за Героя Советского Союза Бряндинского. Все встали.
Сталин пригласил Громова за стол президиума.
Громов, выступая, сказал:
— Я считаю, что за этим столом могут сидеть только те летчики, которые в идущем году установили хотя бы международный рекорд. У меня за душой в этом году ничего нет. Вот в будущем году, я надеюсь, можно будет претендовать на место за столом.
Все засмеялись, поняли о чем речь.
Выступил Сталин:
— Вот тут выступали Чкалов, Громов, другие. Одни явно, другие молча просят о новых рекордах. Чкалов — летчик безумно смелый просит разрешения облететь вокруг шарика. Коккинаки — тот просит, чтобы ему просто не запрещали, и он несколько раз обернется вокруг Земли. Нет, мы должны очень строго подходить к рассмотрению всех заявок. Но я прошу также жен и близких этих летчиков — удерживайте их.
Был и такой разговор. Сталин спросил Кокки:
— Почему без жены пришел?
И Громова тоже.
Затем он много говорил о матриархате, о том, что женщины сейчас завоевали многие, если так можно выразиться, матриархальные права.
30 октября
Хочется сделать несколько мелких заметок.
Был на днях Шевелев. Рассказал: докладывал Молотову о положении «Седова». Сказал, что походы «Ермака», «Сталина», «Литке» обошлись на много дороже стоимости «Седова»
Молотов ответил:
— Здесь нельзя на деньги мерить. Здесь речь идет о чести советских моряков.
Магид [55] называет Степана Зенушкина — фельдшером экономических наук, Фисунова — военизированным шариком.
Рыклин встретил Левина. Тот носит часы на позолоченной цепочке. Гриша взял цепочку в руки и задумчиво произнес:
— Златая цепь на дубе том.
….. (зачеркнуто) рассказал историю о обследовании психиатрической лечебницы.
— Не сказывается ли близкое общение на врачах?
— Нет, вот разве ординатор заговаривается, утверждает, что он — Иисус Христос, а ведь Христос — это я!
55
?
31 октября
В 11 ч. вечера Коккинаки заехал за мной в редакцию и мы отправились к нему. Еще в машине он сразу задал мне вопрос:
— Слушай, в каком часу пришло позавчера постановление о награждении конструкторов?
(СНК постановил наградить Ильюшина, Поликарпова и Архангельского по 100 000 руб. и «ЗИС» у.
— В третьем ночи.
— Все правильно.
— Что?
— Потом расскажу.
Приехали. Сначала, как водится, сыграли пульку. Володя играл смело, но расчетливо, умно. Затем мы пошли в кабинет. Он оживленно и волнуясь рассказывал:
— Понимаешь, позавчера, около часу ночи (с 28 на 29 октября) раздается звонок. Слушаю. Говорит Сталин.
— Я, товарищ Коккинаки, хочу пред вами извиниться.
— Что Вы, т. Сталин!
— Да, да. Извиниться за вчерашний прием. За то, что Вам такого не сделали.
Я обмер.
— Да что Вы, т. Сталин! Меня встретили и приняли как Бога, на даче, что может быть лучше. И вообще всем доволен. Я стою и краснею.
— Нет, надо было иначе.
— Разрешите, т. Сталин, раз уж Вы позвонили, обратиться к Вам с одним вопросом.