Дневники 1932-1947 гг
Шрифт:
— О чем?
— «Штурмовики летят в Новый год»
— Нет.
— Тебе надо обязательно выступить. Вас, старых героев, все потеряли.
— Заезжай чай пить — тогда напишу.
(Я обещал).
— Посылают меня на курсы усовершенствования при ВВА. Думаю — отлынить.
Звонил мне на днях Анатолий Дмитриевич Алексеев, смеется:
— Колхозник Ферапонт Головатый внес 100 000 р. на самолет. Вот он герой. А я — герой — едва 500 рублей наскребу.
Прошел слух, что один летчик вернулся пешком из-под Берлина. Я позвонил Шевелеву, нач. штаба АДД.
— Треп! Но похож на правду. Помнишь, как-то писали, что два экипажа не вернулись? Оба летчика пришли, одному-то было недалеко, а второй из-под Варшавы. Ехал поездом, в угольных вагонах (я, говорит, потом счет Гитлеру за проезд пошлю). Изредка вылезал, подхарчиться в селах, попросить корочки. Вылазит однажды — в поле мужички.
— Что это?
— Острогожск.
— Незнакомое название. А что рядом?
— Коротояк.
— А, это знаю, венгров тут бомбил.
Подался к Дону, переплыл, уже ледок. Крестьяне сказали, что за Петропавловку (напротив Коротояка, на левом берегу) идет бой. В чьих руках село? Лег нагишом в канаву, дрожит. Ночь Идет мимо солдат в шинели, каске, с автоматом. Кто его знает чей. Лежит. Слышит рядом голоса. Прислушивается. И вдруг доносится: «Опять, еби его мать, кашу прислали!» Фффуу, бесспорно свои! Подождал, пока загрохал котелок (есть — не убьет с перепуга без спроса), выскочил: «Я русский летчик, веди к командиру!». Пехотинец сначала перепугался, а потом услышал «веди», приосанился, повел.
Ошибки нас преследовали. 24 декабря в дневном сообщении Совинформбюро напечатали (грохнули тысяч 200)
«…однако неизвестно, что гитлеровцы с истиной не в ладах…»
Сегодня перепутали заголовок и вместо «Анкарский судебный произвол» дали «Анкарский судебный процесс». Напечатали 5000, ломали.
ЦК вынес суровое решение по ошибке от 15 декабря (по ЧелябГЭС) и об 24 декабря. Записали нам, что это беспорядок, предожили навести порядок, сообщить и наказать виновных. Сегодня было заседание редколлегии. Старшему корректору Полонскому объявлен строгий выговор с предупреждением, корректорам Шаровой и Гришиной — строгие выговоры. За безответственное отношение к сверке документов (по сегодняшнему случаю) Волчанской — выговор, считывающему с ней Хандрсу — на вид, Гершбергу — за Челябу — указать, Штейнгарцу — выговор.
Введен по предложению ЦК порядок: дежурные члены редколлегии и редактор читают материалы не только в полосе, не только в подписанной полосе, но и с барабана, и по выходе — весь номер. У-у-хх!
28 декабря.
Сегодня был у Байдукова. Когда приехал — сидел у него полковник Геллер и какой-то капитан. Была и Женя — жена Егора, она напоила чаем с печеньем и скоро ушла спать. Геллер и капитан тоже быстро ушли. Мы с Егором просидели часов до 2-х ночи.
Внешне Байдуков изменился. Раньше он всегда выглядел очень моложаво. Сейчас он — своих лет. Потяжелел, обрюзг. Одет в военную форму, на груди ордена, кроме прежних (Ленин, Звезды и Знамени) на правой груди «Отечественной войны». Знаки полковника.
— Что же, не представляют тебя к генералу?
— Нет, рано. Да и что я — я ведь гражданский человек, летчик-испытатель, пошел на войну по долгу гражданина. Кончится баталия опять уйду на завод.
Много и откровенно он говорил про войну. О промахах наших под Ржевом, о потерях, о недооценке противника. Искренне восхищался работой штурмовиков. Ласково, но язвительно, отзывался о Громове — хорошем летчике, но никаком начальнике. О качествах штурмовиков я распространятся тут не буду, об этом Егор написал достаточно в совей статье (см. «Правду» от января 1943 г.), рассказывал он о «Харрикайнах».
«Прилетел как-то к нам полк „Харриков“ — 157-ой, 18 машин из Ленинграда. Командир — майор Андреев. Докладывает: прибыли машины в Ваше распоряжение, личный состав обратно. Я говорю:
— Документы!
— Чьи?
— Ваши. (Дает.)
— Еще есть какие?
Дает. Кладу в карман:
— Останетесь здесь.
Он взмолился:
— Т. полковник, я же ленинградец!
— Ничего, будете здесь драться. Давайте условимся: собьете 45 машин полетите обратно.
Ладно, договорились. А немцы в эту пору нам жить не давали. Особенно повадились на этот аэродром. Ребята молодые. Чтобы не очень скучали, я к ним переехал. За два месяца сбили 42, а больше — нет и нет. Скучает Андреев. И вот раз — налет на немецкий аэродром. Шпокнули еще 13. Обязательство сделано! Ну что же, езжайте. Поехали. Погрузили 11 машин (в начале было 18). Хорошие истребители, можно работать».
— А самому летать приходилось?
— Нет, это нам запрещено. Один раз попробовал, так потом такой нагоняй устроили — жизни не рад был. А так, все прелести — к нашим услугам. Вот раз под классическую бомбежку с адъютантом попал. На аэродром налетели. Легли. Бомбы рвались в 10–15 шагах. Ничего, отряхнулись.
— Чье превосходство в воздухе?
— У нас на участке — бесспорно, наше.
— Немцы: молоды, юнцы?
— Юнцов не видел. Сбивали часто — офицеры, с крестами, опытный народ. Правда, и они иной раз ошибаются. Наша пехота никак не могла взять одну деревушку на горке. И вот, смотрим: идет около 20 Юнкерсов. Мы подняли своих истребителей и сразу дали приказ не драться, т. к. немцы начали бомбить собственные позиции. Аккуратно, по-немецки. Ушли Юнкерсы, пехота поднялась и тихо, деликатно заняла деревню. Жертв — почти нет.
— Ну, а как штурмовики против танков?
— Работают. Только не РС'ами, а бомбами с мгновенными взрывателями. А РС'сами мы запретили пользоваться. Не берут. Но эти бомбы — любо-дорого.
— А как Мих. Мих. командует?
— (Смеется) Ну какой он командующий. И тут остался спортсменом. А Конева он боялся, ходил просто бледный. Я его никогда таким не видал. Конев и на меня было взъелся. Вообще, мужик серьезный, людей «бьет» прямо в морду. Ну я его обрезал. Ничего, обалдел, отошел, даже сесть предложил, хотя у него никто не сидит, и для посетителей даже стульев нет в кабинете.
— А как действуют наши истребители?
— Как. Вот тебе ответ. Недавно Мих. Мих. сказал: «Слава Богу, погода плохая». Есть молодежь, драться не умеет, летает плохо, но смелые!
— Ну а машины наши?
— Не хуже немецких, а лучше.
Написал он нам статью о штурмовиках, а сам поехал на высшие курсы комсостава при ВВА на месяц.
1943 год
1 января
Вот и Новый Год. Встретил его дома с Зиной. Чуть выпили. Потом позвонил Гершбергу. Подошли к нему — у него Калашников с женой. Потом подошли Верховцев, Мержанов. Посидели часиков до 5.
Перед этим было много разговоров о том, где встречать. Хотели было в ЦДРИ, но там, оказывается, надо было сдавать обеденные талоны за 30 и 31 декабря и вносить по 500 руб. с пары. В клубе моряков — только для своих. В клубе летчиков — ничего. Плюнули, решили дома.
По случаю Нового года осадное положение приказом коменданта города в ночь с 31 на 1 было в Москве снято.
5 января.
Сиволобов рассказывает о своей поездке на Юго-Западный фронт:
— Майор Федоров? Знаю, как же. Спали на одних воротах.