Дневники Адриана Моула
Шрифт:
Я был разочарован - на борту не нашлось ни одного скелета, но комментатор объяснил, что мы стали свидетелями исторического события, и я постарался настроиться хоть немножко благоговейно.
Вторник, 12 октября.
Сегодня одна первоклашка, Энн Луиза Уиргфилз, попросила у меня автограф. Увидела, говорит, твою фотку в газете и сказала маме, что ты - из нашей школы, а мама не верит, потому что в газете написано, что тебе .всего пять лет. Так ты мне дай автограф, чтоб ей доказать.
Дал я ей автограф. Надо ж привыкать - когда-нибудь каждый день приставать будут.
Всю
Среда, 13 октября.
Мама получила из управления социального обеспечения талон на школьные брюки ценой 10 фунтов. Но приобрести по этому талону брюки можно лишь в одном из трех специальных магазинов. Все они пользуются печальной известностью - продают гнусное тряпье за бешеные деньги. Я не опущусь до того, чтобы являться туда со своим талоном. Положу лучше в бумажник. Когда обрету богатство и славу, буду разглядывать его, а может, и друзьям покажу: пусть знают, что и мне была ведома горечь нищеты.
Вторник, 26 октября.
Барри Кент совершил акт образовательного самоубийства, заявившись на урок в лохмах "ангела ада". Мистер Лэмберт притворился, будто ничего не заметил (Барри Кент выше его на четыре дюйма), но мистер Скратон засек Барри в столовке и приказал валить переодеваться, чтобы шипы на куртке "не выкололи кому-нибудь глаза".
Кент заскочил в раздевалку четвертого класса и сбросил куртку. А под ней оказалась шипастая рубаха с изображением мертвой головы. Скратон приказал снять и ее, но под ней оказалась шипастая кожаная безрукавка. И как только Кент все это на себе носит. Мистер Скратон отправил его домой с запиской к родителям.
Среда, 27 октября.
Некоторые из наиболее впечатлительных четвероклассников явились в школу с шипами на спинах блей-зеров.
Четверг, 28 октября.
Мистер Скратон издал очередной (миллионный по счету) приказ по школе. Шипы разрешается носить лишь на подошвах спортивной обуви. После уроков
Пандора и некоторые девицы из ее компашки понеслись покупать шипы и нашивать их на подолы нижних юбок.
Пятница, 29 октября.
Маме через две недели рожать! Ей сегодня делали анализ в больнице. Мама пришла в панику - наша запасная комната осталась запасной, так и не превратившись в детскую. Денег-то ни черта нет. Пособия роженице хватает только на половину бывшей в употреблении детской коляски!
Четверг, 4 ноября.
Звонил папа, спрашивал, как поживает мама. Хорошо, говорю, поживает, насколько это возможно для женщины на восьмом с половиной месяце.
Спрашивал еще, не показалась ли головка ребенка. Объяснил ему холодно, что с техническими подробно-стями деторождения не ознакомлен. Потом поинтересовался его ребенком.
– Вот-вот, Адриан, сыпь мне соль на раны, - буркнул папа и бросил трубку.
Суббота, 6 ноября.
Написал политическое стихотворение! Пошлю в "Нью Стейтсмен". Мистер Брейтуэйт говорит, там чуть ли не каждую неделю публикуют бунтарские стихи.
К миссис Тэтчер,
А. Моул.
Как Вам спится, миссис Тэтчер, как Вам спится?
Безработица кошмаром Вам не снится?
Вы не мечетесь в бреду, Вам хватает на еду?
Вы не льете слез холодных, думая о всех голодных,
В длинной очереди ждущих милости от власть имущих?
Вам не снягся их заботы? Вы вернете им работу?
Одеваясь на банкет, Вы их видите иль нет?
Как Вам спится, миссис Тэтчер, как Вам спится?
По-моему, я написал исключительно блестящее стихотворение. Только такая поэзия и способна поставить правительство на колени!
Понедельник, 8 ноября.
В три утра меня разбудили мамины рыдания. Добиться от нее ответа, в чем дело, не смог, поэтому потрепал по плечу и пошел досыпать. Зря мама не разрешает папе вернуться. Извинился же он в конце-то концов.
Вторник, 9 ноября.
В школе никак не мог сосредоточиться, до того волновался о маме. Лэмберт сделал мне втык, чтобы не глазел в окно, когда нужно писать сочинение о будущем британской металлургической промышленности.
– У тебя осталось всего три минуты, Адриан, - сказал он.
Тогда я взял и написал: "По-моему, у британской сталелитейной промышленности вообще нет никакого будущего, пока нынешнее правительство остается у власти". Знаю, что нагорит мне по первое число, но все равно сочинение сдал.
Четверг, 11 ноября.
Когда вернулся из школы, в холле не было маминого чемоданчика. Не оказалось дома и мамы, но на коробке с печеньем лежала записка: "Воды отошли в 15.35. Я в предродовом отделении. Возьми такси. В банке из-под макарон 5 фунтов. Не волнуйся. Целую, мама. P. S. Пес у миссис Сингх". Почерк выглядел жутко неряшливым.
Поездка на такси была сущим кошмаром. Всю дорогу пытался высвободить руку из макаронной банки. Водитель только повторял:
– Банку же надо было перевернуть и потрясти, дурачок!
Он затормозил у ворот больницы и со скукой наблюдал, как я борюсь с банкой. Потом сказал:
– Придется взять с тебя за простой.
– И целую вечность спустя добавил: - А сдачи с пяти фунтов у меня все равно нет.
К тому времени, как удалось вытащить руку, я уже
чуть не плакал. Все казалось, что мама меня зовет. Поэтому я сунул таксисту пятерку и понесся в больницу. Нашел лифт, нажал кнопку "Предродовое".
Выйдя из лифта, очутился в ином измерении. Ну будто в Хьюстон попал, в центр управления космическими полетами.
– Кто вы?
– спросила дежурная.
– Адриан Моул.
– Вам разрешено посещение предродового отделения?
– Да. (Почему я сказал "да"?)
– Тринадцатая палата. Она у вас малость упрямится.
– Она у нас вообще упрямая, - согласился я и пошел по коридору. Двери то открывались, то закрывались, сквозь них были видны женщины, подключенные к довольно зловещим на вид аппаратам. Стоны и вопли отражались эхом от сверкающих стен и полов. Отворив дверь с номером тринадцать, я увидел маму. Она лежала на высокой кровати и читала. Увидев меня, мама обрадовалась и тут же спросила, почему я принес в больницу банку из-под спагетти. Когда я дошел до эпизода с таксистом, она даже рассмеялась. Потом зашла сестра-негритянка и спросила: