Дневники чужого мира
Шрифт:
Как там мой сыночек? Пусть у него все будет ладно и со здоровьем, и с Оленькой. Так скучаю по нему, по своему скворушке. Интересно какой мне памятник делать будут? Пусть бы не тратились сильно. Ох… Нахлынуло… И опять Цветаева вспомнилась.
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала — тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти — слепоты куриной
И маков набрав букет, —
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.
Не
Что я появлюсь, грозя…
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, —
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
— И пусть тебя не смущает
Вот так-то… А про расторжение помолвки я все-таки узнала! И вовсе даже не от Гертруды. Просто лэра Маргарет обратила внимание на мою задумчивость и вцепилась клещом.
— Тю, — Гренадерша успокоенно выдохнула. — Я уж думала, что у тебя что-то серьезное, а это… — она пренебрежительно покрутила кистью руки. — Это ж каждая деревенская девчонка знает.
— А я не знаю, — насупилась.
— Понятное дело, — ехидничала достойная дама, — ты же у нас — столичная штучка! Ладно, слушай, — смилостивилась она. — Берешь толстую шерстяную нить и наговариваешь на нее: 'Разъединяю (имя жениха) с (свое имя) в ночи и днем, в дороге и дома, во сне и наяву, в трезвом рассудке и беспамятстве. Слова мои сильные, дело верное, сердце смелое, желание крепкое!' Как закончишь читать читать, вяжи на шерстяной нити восемь узлов да приговаривай: 'Первый узел — выйду я на околицу, второй — брошу в чистое поле, третий — на разлуку, четвертый — во дворы, пятый — в дороги, шестой— в моря, седьмой — в леса, восьмой — в луга. А нитку эту женишку в карман. Так-то!
И раз уж меня сегодня потянуло на Цветаеву, то вот:
Развела тебе в стакане
Горстку жженых волос.
Чтоб не елось, чтоб не пелось,
Не пилось, не спалось.
Чтобы младость — не в радость,
Чтобы сахар — не в сладость,
Чтоб не ладил в тьме ночной
С молодой женой.
Как власы мои златые
Стали серой золой,
Так года твои младые
Станут белой зимой.
Чтоб ослеп-оглох,
Чтоб иссох, как мох,
Чем не заговор на остуду? А все-таки хорошо, что моя Китти ничем кроме нарядов да своего ткацкого станка не интересовалась!
Глава двадцать седьмая
Катя все никак не могла проснуться, просто не имея сил вынырнуть из сладостного сновидения, в котором Алекс снова и снова нежно ласкал ее. Едва касаясь пальцами между лопаток, он проводит дорожку вдоль позвоночника, медленно
От этих легких словно шелковых касаний кожа у Кати становится ужасно чувствительной, внизу живота собирается приятная тяжесть, а грудь наливается желанием. И тогда, о чудо, вторая рука мужа чуть сжимает напряженную горошину соска, перекатывая ее между пальцами. Катерина замирает, позволяя себе с головой погрузиться в блаженство, огромное словно море. Она будто плывет в пронизанной лучами солнца теплой воде, лениво следя за тем, как в глубине скользит по белому песку ее тень.
А дальше сон и вовсе становится совершенно неприличным, потому что прижавшийся со спины Алекс теряет терпение. Он, не привыкший к такой тихой покорности жены, еще плотнее прижимается к Кате, словно желая прорасти в нее, и входит в давно ждущее лоно. Катерине кажется, что он изо всех сил сдерживает себя, двигаясь медленно и плавно, словно боится потревожить ее хрустальное наслаждение. И она позволяет любить себя, всем сердцем впитывая ласку, покорно выгибается так, чтобы ему было удобнее, переплетается с ним ногами, откидывает голову на родное плечо и стонет…
На ее безмятежном море начинается прилив. Удовольствие поднимается выше и выше, накатывает волнами, поднимает к самому солнцу. И она чувствует себя птицей, свободной и счастливой, и кричит, желая всему миру поведать об этом, и распахивает глаза.
— Доброе утро, котенок, — тихий шепот любимого кажется музыкой. — Как же я люблю тебя, моя сладкая девочка.
И можно молчать тихо улыбаясь, и никуда не торопиться, потому что в академию сегодня не надо, а бал начнется только вечером и до него еще уйма времени, зато можно повернуться, посмотреть на счастливого мужа и даже не спеша поцеловать его, наслаждаясь каждой минутой, проведенной вместе.
Деликатный стук в дверь заставил ее натянуть одеяло повыше, а традиционное утреннее приветствие Лизи вызывало звонкий смех.
— Пора вставать, лэри миленькая, — растерявшись, повторила камеристка, недоуменно потопталась в дверях и поспешила проскользнуть в спальню. — А я тут завтрак принесла, — катя за собой сервировочный столик, груженый снедью, она поспешила оправдать свое вторжение. — Через пару часов нужно быть в столице. Вы же помните, что прибудет нэра Станислава? — протягивая Кате чашечку кофе привычно защебетала, успокоившаяся камеристка.
— Лэри миленькая вчера изъявила желание пить по утрам зеленый чай, — забирая из рук жены ароматный напиток, напомнил герцог.
— Ой, ваша светлость, простите, — опять смешалась Лиззи, — я запамятовала совсем, а ведь Карл специально для хозяйки какой-то особенный сорт заваривал, — она принялась позвякивать посудой.
— А я на вас с дядюшкой обиделась, — с жадностью следя за тем, как муж пьет ее законный утренний кофе, выдала Катерина.
— И в чем же мы провинились? — поинтересовался мужчина, основное внимание уделяя омлету с ветчиной и грибами.