Дневники казачьих офицеров
Шрифт:
4 января 1970 года.
Генерал В. Г. Науменко (США) — А. П. Маслову (Югославия).
<…> после получения Вашего первого письма написал в Бельгию представителю нашего Атамана Дроботу Ивану Ефимовичу письмо, просил навестить Павла Максимовича и если что ему надо, то по возможности помочь. От него получил ответ. В своем письме от 26 декабря 1969 года он пишет:
«Я Вам сообщаю, в каком состоянии находится в настоящее время Павел Максимович. Вы пишете, что он плохо видит. Он не только что не видит, но и не слышит, а в особенности несчастье, что он лишился рассудка. Он нас никого не узнает. Придешь к нему, поздороваешься, а он предлагает начать формировать отряд или предлагает идти в наступление…
А посещать, мы его всегда посещаем, также посещает и союз инвалидов.
Главное то, что он находится в приюте. Уход за стариками и больными очень хороший. Имеются сестры, которые по ночам ходят и смотрят за больными, всегда купают и переодевают в чистое белье. Я получил из Кральева от моего знакомого письмо, в котором сын Маслова просит сообщить ему о своем отце. Я ему написал, чтобы он не беспокоился. За ним уход хороший, а если скончается, то похороним с казачьей почестью. О его выздоровлении и думать не приходится, только молим Бога, чтобы принял его душу».
Я рад сообщить Вам о том, что отец Ваш не брошен казаками в Бельгии и они о нем заботятся. Мне приятно было узнать из письма Дробота о том, что Вы беспокоитесь о своем отце. Бог Вас за это вознаградит.
Далеко не у всех такие дети, а большинство о своих стариках не только не заботятся, а и думать о них не хотят.
…Я радуюсь, что в Вашем лице мы — кубанцы — имеем настоящего казака. Хвала и честь Вам. Если Вам понадобится какая справка, прошу писать мне, я всегда отвечу на Ваше письмо.
Сообщите, есть ли еще в Кральеве кто из кубанцев и вообще есть ли там русские. Пишите о себе, о своей семье…
Если вспомнит меня кто из кральевчан, передайте ему благодарность за то, что меня не забыл.
…Большое Вам спасибо за заботы о Павле Максимовиче.
<…>
Ф. И. Елисеев
С хоперцами
ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ
В 3-м Уманском полку. Полковник Гамалий
Я совершенно не знал черноморских станиц, в средине мая 1919 года едучи в Екатериновскую станицу Уманского полкового округа, где формировался 3-й Уманский полк, которым командовал полковник Гамалий [110] и куда я был назначен походным атаманом генералом Науменко на должность помощника командира полка.
Мне было скучно. Я был огорчен несправедливостью отозвания меня из Корниловского полка в самый разгар победного наступления на Царицын и чувствовал, что тыл — совершенно не для меня. Тишина и покой после долгого пребывания на фронте и в боях были неприятны. Они томили и клонили душу к апатии. Я чувствовал, что в тылу буду совершенно бесполезен. И сытая тихая беззаботная жизнь меня утомит своим застоем. И вот, когда я вышел из поезда на станции Крыловская, как везде на Кубани далеко отстоящей от станицы, мне сделалось неимоверно нудно…
110
Гамалий Василий Данилович — р. 1 мая 1884 г., казак ст. Переяславской ККВ. Окончил Оренбургское казачье училище (1911). В Великой войне командир сотни 1-го Уманского бригадира Головатого полка ККВ, орден Святого Георгия 4-й ст. за рейд в Месопотамию (1916), подъесаул, командир партизанской Георгиевской сотни. В Добровольческой армии и ВСЮР, полковник, командир 2-го Кабардинского конного (1918), 3-го Уманского ККВ (1919) полков, в Русской Армии, на Перекопе командир конной бригады — уманцы и корниловцы (1920). В эмиграции в Королевстве СХС, Франции, умер в Лейквуде, Нью-Джерси (США) 22 ноября 1956 г.
На извозчике степью еду в Екатериновскую, направляясь прямо к площади, зная, что штаб полка должен быть где-то там. Издали вся станица утопала в цвету белой акации.
Я приятно волновался, когда подошел к двери большого казачьего дома, за которой должен быть мой старый и старший друг еще по Оренбургскому казачьему училищу с 1910 года, полковник Василий Данилович Гамалий, теперь мой командир полка. У него я должен отдохнуть душою от постигшей меня неприятности и, конечно, рассказать ему все, как «защитнику обездоленных», каким он прослыл в военном училище среди нас, младших юнкеров, будучи тогда портупей-юнкером. Спросив разрешения войти, рапортую — представляюсь по всем правилам воинского устава, а он, быстро встав со стула и обойдя свой письменный стол, не слушая рапорта, подходит ко мне, обнимает и целует в губы, произнеся:
— Ну, к чему этот рапорт? — Из штаба войска он уже знал о моем назначении в его полк.
Я хочу предъявить ему свое предписание, а он флегматично перебивает меня словами:
— Да успеешь ещё… Ты обедал? — добавляет.
Отвечаю:
— Конечно нет… я сюда прямо с поезда.
— Постой… куда бы нам пойти пообедать? — вдруг спрашивает он и… смотря в землю, думает.
Красивый, высокий, крепкий, здоровый мужчина — кровь с молоком. Очень стройный. Крепко скроенный и красиво сшитый. С могучими плечами и легкой походкой. На светлой широкой гимнастерке — офицерский Георгиевский крест и английский орден. Своим внешним видом Гамалий представлял классическую красоту казака-черноморца. Ему тогда было чуть свыше 35 лет.
Этой атлетической фигуре, казалось, не только было тесно сидеть в этой небольшой его комнатке-канцелярии, но и — неуместно. Его крупное тело требовало простора, степи, именно степи, а не гор и леса! И требовало той работы, которую нужно было держать ему на своих могучих плечах, как что-то особенное на своем гранитном фундаменте. Это была «махина», требующая физической работы, шири, мощи, может быть, безудержного разгула, и вот он — молодой и заслуженный полковник и герой — формирует в глубоком тылу полк из старых казаков и полк пеший…
Он холост, еще не устроился, вот почему и не знает — где ему обедать.
Вечером этого же дня я был представлен командиру бригады, генерал-майору Филимонову, [111] родному брату войскового атамана. [112] В черкеске и только при кинжале он прогуливался возле своей квартиры под тенистыми акациями с очень молоденькой, интересной и шустрой местной учительницей. Он не обратил никакого внимания на нас с Гамалием и постарался скорее отпустить нас от себя. В его бригаду должен войти и 3-й Запорожский полк, также формируемый, как и 3-й Уманский.
111
Филимонов Александр Петрович — р. 14 сентября 1866 г., казак ст. Григорополисской ККВ. Окончил Киевский Владимирский кадетский корпус, 3-е Александровское военное училище (1885), Александровскую военно-юридическую академию (1904), двухлетний курс археологического института и двухлетние курсы русской истории проф. С. Ф. Платонова. Атаман Лабинского отдела ККВ (июль 1911 г.), полковник. Председатель Кубанского правительства (май 1917 г.), Кубанский войсковой атаман (12 октября 1917 г. — 10 ноября 1919 г.), первопоходник, генерал-лейтенант (1918). В эмиграции в Югославии, председатель Союза участников 1-го Кубанского похода, умер в Осеке (Хорватия) 4 августа 1948 г.
112
Филимонов Федор Петрович — р. в 1862 г., казак ст. Григорополисской ККВ, в слркбе с 1879 г., офицером с 1881 г. В Великой войне генерал-майор, командир 2-й бригады 3-й Кавказской казачьей дивизии, командующий 4-й Кавказской казачьей дивизией (25 августа 1916 г.). Первопоходник, в Добровольческой армии и ВСЮР, в резерве чинов ККВ (1918), командир бригады — 3-й Уманский и 3-й Запорожский полки ККВ (1919). В эмиграции в Югославии, умер в Панчеве 14 января 1940 г.
Странный прием был стушеван приятной встречей со старым корниловцем, сотником Шурой Хлусом, [113] отчетливо представившимся мне. 26 октября 1918 года в конной атаке полка на пехоту красных под станицей У беженской под командой полковника Бабиева мы оба были ранены. Это связывало дружбой.
Получив от Гамалия месячный отпуск, выехал к себе в станицу.
В своей станице
В станице работаю и отдыхаю. Братья на фронте, идут с боями на Царицын. В хозяйстве рабочих мужских рук нет. Отец погиб. Бабушке сверх семидесяти лет. Матери более пятидесяти. Три сестренки — 16, 14 и 12 лет. Все учатся. Кому же работать?!.
113
Хлус Александр Георгиевич — казак ст. Новолеушковской ККВ, в Добровольческой армии хорунжий Корниловского конного полка (1918). В эмиграции войсковой старшина, в Нью-Йорке (на 1959 г.).