Дневники казачьих офицеров
Шрифт:
— Ваше превосходительство… во вверенном мне конно-учебном дивизионе все обстоит бла-го-по-луч-но! — не отрапортовал, а рассказал он Походному Атаману — ласково, с приятной улыбкой и по-штатски, с поклоном, пожал протянутую руку генерала Науменко.
Должен еще сказать, что в 1910 году, когда я был вольноопределяющимся 4-й сотни 1-го Екатеринодарского Кошевого Атамана Чепеги полка, Миронов, в чине войскового старшины, был помощником командира полка по хозяйственной части, а войсковой старшина Бабиев (отец) [121] был помощником по строевой части. Следовательно — служба проходила у Миронова вне строя.
121
Бабиев Гавриил Федорович — р. 18 марта 1860 г., казак ст. Михайловской ККВ. Окончил Ставропольское казачье юнкерское училище (1882), Офицерскую кавалерийскую школу (1894), сотник Кубанского (Варшавского) казачьего дивизиона (1883–1892), помощник командира 1-го Лабинского генерала Засса полка ККВ (26 февраля 1911 г.), полковник (26 августа 1912 г.), командир 1-го Екатеринодарского кошевого атамана Чепеги полка (с мая 1913 г.). В Великой войне Георгиевское оружие (1914), генерал-майор (ноябрь 1915 г.), командир 1-й бригады 1-й Кубанской казачьей дивизии (июнь 1916 г.), первоочередник в резерве чинов ККВ (август 1918 г.), генерал-лейтенант. Умер на о. Лемнос 6 февраля 1921 г., перезахоронен в Вранье (Югославия).
На мое удивление, Гамалий мне сказал в тот же день, что, когда Науменко был хорунжим 1-го Полтавского полка, Миронов в то время был старым подъесаулом или есаулом того же полка. Это подтвердил мне и генерал Науменко уж в Нью-Йорке. Вот почему их взаимоотношения и были близкими.
Кажется, в 1925 году (в 1924-м. — П. С.) генерал Миронов из Болгарии вернулся в Россию вместе со своими двумя сыновьями, офицерами 4-й Кубанской казачьей батареи, в мирное время входившей в нашу тогда Закаспийскую казачью бригаду.
После рапорта, поздоровавшись с казаками, генерал Науменко обходил казаков, стоявших у своих коек, и, внимательно всматриваясь в глаза каждому, расспрашивал — какого полка? какой станицы? и прочее. Должен подчеркнуть, что генерал Науменко нравился казакам и он умел привлечь к себе сердца их, как и молодых офицеров.
Строя Походный Атаман не смотрел — ни пешего, ни конного. Потом попросил он офицеров в сторону от казаков и сказал приблизительно следующее:
— Сейчас идут большие дебаты в Раде о создании своей Кубанской армии. Мне, как Походному Атаману, хотелось бы знать по этому вопросу мнение господ офицеров. Как вы все на это смотрите?
Если бы наблюдательный человек посмотрел тогда в окно, как подтянуто стояли все офицеры перед своим Походным Атаманом в положении «смирно» и… не дыша — то он сразу определил бы, что никто из них, не только что в силу молодости лет некоторых, но в силу особенного воинского воспитания, запрещающего рассуждать перед высшим начальством, — никто из них ничего не ответит по существу на этот очень большой политический вопрос. Это был, конечно, вопрос политический, а не военный. И не строевым офицерам, да еще молодым, было решать его.
Если бы можно было резко, бритвой, разрезать их сердца и заглянуть в них, то можно было точно прочесть: «Да! Надо! Надо иметь свою Кубанскую армию!»
Генерал Науменко спросил и ждал ответа. Мы все молчали.
— Так как же, господа? — переспросил Науменко.
Полковник Миронов по-штатски развел руками и сказал «что-то» в пользу создания Кубанской армии, но окончательно резюмировать отказался. Молчал и генерал Данилов, молчал и полковник Гамалий, молчал и я, полковник Елисеев. Зачем скрывать это, 42 года спустя, исповедуясь теперь?
Не дождавшись ответа, генерал Науменко пояснил всем нам, что «по существу дела — кубанцы должны иметь свою армию, как вот имеют донцы, но это трудно… И нам мешает в этом главное командование. Почему, чтобы не ошибиться, я и опрашиваю всех», — закончил он, Походный Атаман генерал Науменко.
Атмосфера прояснилась. Высказались некоторые за создание Кубанской армии, подчеркнув, что это право войскового штаба решать, но не нас, строевых офицеров. Фактически вопрос повис в воздухе. Этим смотр конно-учебного дивизиона и был закончен.
Вновь тем же эскортом мы скачем назад, в Майкоп, прямо в летний клуб, на обед. На него приглашены только старшие начальники. Там нас уже ждал Бабиев, теперь генерал-лейтенант, но — все тот же, для некоторых — Коля Бабиев! Со мной он поздоровался дружески, внимательно, словно ничего и не случилсь в наших воинских взаимоотношениях в Корниловском полку, и за стол просил сесть против него.
Он словно стеснялся того, что из трех присутствующих генералов он, хотя и самый младший по летам, но старше их в чине, почему в своем тосте и провозгласил, что считает себя «сотником», так как у него на погонах «три звездочки». Это всем понравилось, и некоторые называли его «генерал-сотник».
Обед был не пышный, но отличный. Конечно, выпивка и хор трубачей. Бабиев без лезгинки не может быть весел. Она ему нужна как приятное сладкое блюдо после обеда. Он смотрит на меня, улыбается, подмаргивает и тихо говорит, чтобы не слыхали другие: «Как бы там лезгинку?» Я киваю ему, чем показываю, что «можно». Тогда он, перегнувшись через стол, шепчет мне: «Начните Вы первым… а потом пригласите меня… я буду отказываться, так как имею большой чин и мне неудобно сразу лее выскакивать… но Вы обязательно вызывайте меня… и тогда уж я выскочу».
Он называет меня по-прежнему «Джембулат», но на «Вы». Я не сержусь, но холодок к нему у меня остался за Корниловский полк. Да и к генералу Науменко также. Нехорошо они поступили со мной.
Все мы, офицеры, любили нашу кавказскую лезгинку. Хотя танцевали ее немногие, но смотреть ее все любили. Любили и Гамалий, и Науменко. И Гамалий, как хозяин стола (угощали уманцы), приказал трубачам «дать лезгинку».
По кавказскому обычаю, даже самый большой любитель этого танца не может и не должен сразу же выбрасываться в нее. Нужно, чтобы его «обязательно» попросили. Иначе это не этично, не благородно. Так вышло и тогда. Я сидел за столом, словно танец меня и не касается. Но Гамалий и Науменко сразу же произнесли мое имя, то есть просят протанцевать… И я танцевал «зло и досадно», потому что чувствовал себя все еще оскорбленным и заброшенным генералами Науменко и Бабиевым в дебри тыла от радостной походнобоевой жизни, почему танцевал «злостно». Конечно, после немногих «па» вызвал Бабиева. Он также «отказывался» вначале, но потом… выскочил из-за стола и понесся…
Дивный наш Край Казачий! И в каком мире можно видеть, чтобы, не говоря уже о чине полковника, но чтобы генерал-лейтенант мог выступить в своем народном танце?! Это можно видеть только среди народов Кавказа да кубанских и терских казаков.
Приезд в Майкоп генералов Науменко и Бабиева дал мне только огорчение, так как я егце больше почувствовал то, что я потерял на фронте… В тот же день они выехали в Туапсе и потом пароходом в Сочи.
На могиле генерала Маневского