Дневники казачьих офицеров
Шрифт:
Я заглянул во все уголки, где тогда бывал. Навестил свое механико-техническое училище. И как оно показалось теперь мне мало и серо! А тогда это длинное двухэтажное кирпичное здание с массивной чугунной лестницей наверх и под нею комната швейцара казались колоссальными. А училищная роща-сад? цветник и кирпичная аллея-дорожка в мастерские наши? — теперь казались так обыкновенны… Но наш дивный майкопский городской сад с шумящей внизу рекой Белой остались те же. В нем и теперь много гуляющей публики. Я обхожу дальние аллеи, где мы «стреляли» за гимназистками, и… это показалось мне так давно-давно бывшее… И стало грустно на душе.
Я купаюсь в Белой, и вода в ней холодна так же, как и тогда. Стоят те же купальни. И люди купаются, как и тогда — без купальных костюмов. Это мне нравится.
Я рассматриваю пожарную каланчу. Она теперь не так высока, как казалась тогда. И городской базар не так насыщен публикой. И «брехаловка» не так величественна. А с каким затаенным интересом бежали мы на нее, чтобы встретиться с гимназистками! Все ведь были влюблены тогда…
Я заглянул и в лавочку к армянину-старику Арутюну, где мы, техники, копейки на три покупали у него свежежареные на вертящейся жаровне фисташки. Лавочка, лачуга на углу, все та же, но сам Арутюн — теперь глубокий старик. Я купил у него очень много тех жареных, приятно пахнувших и вкусных фисташек, чтобы порадовать старика. Он удивленно смотрит на молодого полковника, так щедро платящего ему.
Там же стоит и «первоклассная» фотография Амбражевича, где мы снимались техниками. Вот и армянская церковь. Вообще Майкоп словно и не переменился. И на Клубной улице та же грязь и топи, так как она до сих пор не мощена. И городская пожарная команда на вороных вихрь-лошадях крылато несется по ней, разбрасывая по сторонам жидкую грязь.
По улице идет конная сотня черкесов. Впереди нее вижу друга по техническому училищу корнета Ажигоева. [118] Под ним красивая лошадь, и сам он все так же стройный, статный и изящный, каковым был всегда. Взводные урядники и другие инструкторы только казаки. Они-то и поют казачью песню, идя во главе Черкесской сотни.
118
Ажигоев Пшемаф — р. ок. 1890 г., из черкесских дворян. Окончил Майкопское техническое училище. В Великой войне корнет Черкесского конного полка. Во ВСЮР полковник 2-го Черкесского конного полка (1920). В эмиграции во Франции, умер в Париже 10 сентября 1963 г.
Мой дивный друг Пшемаф в миноре. Он говорит, что их Черкесскую дивизию свернули в полк и отправили сюда на переформирование.
Ему, черкесу со средним русским образованием, сыну дворянской черкесской семьи и вообще хорошо воспитанному и благородному человеку, очень тяжело переживать и необученность военному строю своих черкесов, и некоторое пренебрежение к ним, которое он услышал на одном званом богатом обеде у местного кубанского тавричанина.
— Так это же все те же дикари… — говорит одна дама, жалуется; он мне. — Ты знаешь, Федя, дело дошло до того, что мы должны были встать из-за стола, извиниться перед хозяюшкой и ночью же уехать верхами (верхом) к себе в полк. И это за двадцать верст от него. — И, передохнув, продолжает: — Я начинаю жалеть, что окончил наше техническое училище. Лучше было бы навсегда остаться «диким черкесом», чтобы не понимать всего этого. Мои офицеры за эти слова готовы были взяться за кинжалы… Ты знаешь, как среди нашего народа развиты чувства чести и гордости! Но ведь мы живем не во время Шамиля!.. Я их успокоил. И они мною недовольны… Я испытываю двойственность своей души. И только мой авторитет… не мой, может быть, лично, а авторитет нашей семьи останавливает их от открытого неудовольствия на многое.
Я отлично понимал своего благородного друга-черкеса и постарался его успокоить. И невольно вспомнил одно четверостишие Михаила Лермонтова в его поэме «Измаил-бей»:
Черкес удалый, в битве правой — Умеет умереть со славой! И у жены его младой — Спаситель есть — кинжал стальной…Инспекция Походного Атамана. Генерал Бабиев
Получена телеграмма, что в Майкоп приезжает Походный Атаман генерал Науменко инспектировать части войск.
На железнодорожном вокзале выстроен почетный караул от 3-го Уманского полка. Официально его встречает Атаман Майкопского отдела генерал Данилов, [119] являющийся и начальником гарнизона Майкопа. На правом фланге караула все офицеры полка в порядке старшинства чинов.
Подошел очень короткий поезд, и из него вышел генерал Науменко, в черкеске. После рапорта генерала Данилова он идет вдоль фронта и за руку здоровается с офицерами. Подав мне руку, он улыбается и вдруг весело говорит:
119
Данилов Федор Владимирович — р. 17 февраля 1885 г., казак ст. Тенгинской ККВ. Окончил Тифлисское пехотное юнкерское училище. В Великой войне полковник. Первопоходник, в Добровольческой армии и ВСЮР, атаман Майкопского отдела ККВ (1919–1920), генерал-майор. В эмиграции в Югославии, председатель Кубанского правительства (1942), начальник русского белого лагеря в Кемптене (Германия), умер в госпитале под Мюнхеном 24 февраля 1949 г.
— А знаете, Елисеев?.. Со мною прибыл и генерал Бабиев. Он в вагоне… но у него после Михайловской станицы болит голова!..
И действительно — в окно выглянул Бабиев в папахе и тут же скрылся. Бабиев — казак Михайловской станицы Лабинского отдела, и, конечно, как и принято у казаков, Походного Атамана и своего молодого и молодецкого станичника генерала Колю Бабиева старики угощали на славу. Все это только нормально.
Генерал Науменко с Атаманом отдела решили с вокзала ехать в Войсковой конно-учебный дивизион, который размещен в лагерных бараках на Белой, на восток от города, верстах в пяти. Приготовлен уже и параконный экипаж, и оба генерала садятся в него.
— Мы будем сопровождать их верхами, — тихо говорит мне Гамалий.
— К чему это, Васылю? — спрашиваю его.
— Надо… ты не понимаешь… надо быть политиком, — так же тихо отвечает он.
Я его понял… И несколько офицеров его полка, у кого были лошади (а были они только у нескольких, так как полк был пеший), мы идем у колес экипажа.
Жара исключительная. И тишина в природе. Выйдя за город, экипаж взял широкую рысь своих лошадей. Мы идем уже коротким наметом. Через версту наши лошади в мыле, а мы паримся в затянутых черкесках. Все растянулись по дороге, и только у колес экипажа, по сторонам его, остаемся мы трое на своих сильных лошадях — Гамалий, я и сотник Хлус. В душе я ругаю Гамалия — к чему это? Словно ординарцы…
Мы в учебном дивизионе, построенном в казармах у своих коек. И… что я вижу? Походного Атамана рапортом встречает полковник — старик Миронов. [120] Он был помощником командира полка по хозяйственной части в нашем 1-м Кавказском полку в мирное время. В 1914 году, по предельному возрасту, 55 лет, он вышел в отставку и уехал на Кубань. Тогда он был войсковой старшина, и, как положено в Русской Императорской армии, всякий офицер, выходя в отставку, производится в следующий чин.
120
Миронов Евгений Васильевич — р. в 1862 г. на хут. Павловском ККВ. Окончил Кубанскую учебную семинарию, Ставропольское казачье юнкерское училище (1884), Офицерскую кавалерийскую и Офицерскую стрелковую школы, офицер 1-го Полтавского кошевого атамана Сидора Белого полка ККВ, войсковой старшина, помощник командира 1-го Екатеринодарского, 1-го Кавказского полков ККВ. В Великой войне полковник, командир 2-го Лабинского полка ККВ (декабрь 1916 г.). В Добровольческой армии и ВСЮР, командир Кубанского конно-учебного дивизиона, генерал-майор (6 августа 1919 г.), в Русской Армии (1920). В эмиграции в Болгарии, вернулся в Советскую Россию в 1924 г.
Миронов был довольно крупный телом и мясистый. Обходительный и дипломат. Находчивый и не робкий перед начальством. Любил снисходительно цукнуть нас, молодежь, как бы по-отечески. Любил посещать клуб в Мерве, как единственное общественное место. Но… за целый год моего пребывания тогда в полку мы ни разу не видели его в седле.
Ему теперь, в Майкопе в 1919 году, было около шестидесяти лет. И он был начальником Кубанского Войскового конно-учебного дивизиона в две сотни молодецких казаков, будущих урядников, которые должны быть разосланы по всем полкам войска, как «хребет армии» — младший командный состав.