Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Шрифт:
— В таком случае лишние корабли нужно сжечь, — заявил Антоний. — Нет смысла дарить их Октавиану.
Сжечь мои корабли? Они стоили мне так дорого!
— Египетские корабли укомплектованы наемными командами, которые вполне надежны.
— Может, они и надежны, да осталось их мало, — промолвил Публикола. — Лихорадка и понос не разбирают, кто египтянин, кто грек, кто римлянин.
— Да забудьте о море! — вновь встрял Канидий. — Флот обессилен. Антоний — не флотоводец, он сухопутный военачальник, а римские ветераны сохранили боевую готовность. Агриппа, напротив, не слишком силен
Антоний опустил веки, словно старался отвлечься от всех посторонних звуков. В нем происходила внутренняя борьба. Инстинкт подталкивал его к выбору сухопутного плана, однако верховный командующий должен был рассматривать все имеющиеся возможности и обдумывать не судьбу отдельного, пусть масштабного сражения, а общую стратегию кампании. В этом смысле морской бой был предпочтительным и с точки зрения сохранения ресурсов, и с прицелом на последующие действия для достижения победы.
Как поступил бы на его месте Цезарь? Трудно сказать, но Цезарь принимал бы решение сам. Та же задача стояла перед Антонием.
— Думаю, — помолчав, поднял голову Антоний, — мы выберем море.
— Нет! — воскликнул Деллий. — Это ошибка!
— Слушайте меня! — медленно произнес Антоний. — Царица Клеопатра права. Вести ослабленную отступающую армию через горные перевалы губительно. Уж я-то это знаю. Да и вы, имея опыт Парфии, тоже. Царь Дикомес не имеет перед нами никаких обязательств, а хоть бы и имел — пример других подвластных царей показывает, что полагаться на них неразумно. Как только армия уйдет отсюда, флот будет обречен, а значит, не сможет помочь нам и прикрыть наш отход в Азию. В результате мы рискуем лишиться и кораблей, и армии, оказаться беспомощными во вражеском окружении. Тогда противник будет диктовать нам условия.
— А возможность разбить их в сухопутном сражении ты вовсе не рассматриваешь? — ехидно осведомился Деллий.
— Весьма сомнительно, чтобы нам удалось втянуть Октавиана в опасную для него битву. Судя по всему его поведению, он в своей стратегии и тактике руководствуется принципом «festina lente» — поспешай медленно. Он движется к своей цели тихо, но неуклонно и не станет делать сам то, что время, судьба или чужие ошибки могут сделать за него. Нет, сражаться он не станет. Он будет спокойно наблюдать за нашим отступлением, а когда мы попытаемся переправиться через Геллеспонт, без труда уничтожит нас с помощью кораблей Агриппы.
— А при отходе морем мы постараемся не только увести свои суда, но и отправить вражеские на дно, — добавил Соссий.
— Прорываться морем не более рискованно, чем отступать по суше, а спасти в этом случае можно больше, — поддержала его я. — Мы примем на борт четыре или пять лучших легионов, это увеличит шансы на успех и поднимет дух части армии.
— О Геркулес! — вскричал Деллий. — Неужели Октавиан прав и на этой войне командует Клеопатра?
— А почему бы мне не высказаться? — парировала я. — Я читаю карты и разбираюсь в цифрах не хуже любого из вас.
— Мысль об отступлении ненавистна любому солдату, — промолвил Антоний. — Это горький плод. Мне ли, вкусившему его в Мутине и Парфии, не знать. Но порой отступление является лишь маневром с целью перегруппировки. Наше будет именно таким.
— Но что тогда делать мне? — подал голос сбитый с толку Канидий. — Просто сдаться?
— Нет. Ты поведешь войска туда, куда и намечалось, но только после окончания морского сражения. А прорвавшиеся корабли как раз переправят твоих солдат в Азию.
Мухи надоедливо жужжали вокруг его головы, словно говорили: «Слишком мало жертв. Нам не нравится твой план».
— Итак, вопрос решен, — объявил Антоний. — Будем прорываться морем. Казна, а также корабли и солдаты, которым удастся выйти из гавани, отправятся в Египет. Армия после ухода флота организованно отступит в Азию. Поврежденные корабли и те суда, где не хватает гребцов, предадим огню. Все это произойдет в ближайшие дни.
— Ты принял решение один! — воскликнул Канидий.
— Я командир! — возвысил голос Антоний. — У кого еще есть право решать? Мое дело — приказывать, ваше дело — повиноваться. Хотя, — он смягчил тон, — я ценю ваше мнение.
— Но игнорируешь его.
— Не следовать ему в мелочах — не значит игнорировать.
— Молю богов, чтобы твое решение не оказалось ошибочным, — промолвил Канидий.
— Мы все молимся о том же, — заявил Соссий.
Военный совет завершился нерадостно. Да, морских командиров принятое решение устраивало, но все понимали, что выбрано лишь меньшее из двух зол. Оба плана предусматривали значительные потери и высокий риск. Мне очень не нравилась идея использовать Египет в качестве плацдарма, но, как и остальные, я вынуждена была пойти на компромисс. В конце концов, провоцируя Октавиана, я сама ставила Египет на карту.
Возможно, мне не следовало… Я покачала головой. Что сделано, то сделано. Может быть, в этой битве пришлось бы сражаться следующему поколению, но она неизбежна. А раз она выпала на мою долю… что ж, судьбе угодно избрать меня. Мне оставалось только подтянуть пряжку на панцире да приладить щит.
Это зрелище разрывало сердце, однако я заставила себя стоять на берегу и смотреть, как поджигали предназначенные для уничтожения корабли. Они сгрудились, словно люди под крышей во время землетрясения, и не могли разбежаться, ибо якорные цепи приковывали их к месту и обрекали на гибель. Корабли были всех типов — триремы, квинтиремы, даже «восьмерки» и «девятки»; так стихия губит невинных вне зависимости от их рода, племени, веры, пола и возраста.
Палубы и трюмы завалили пропитанной смолой или политой маслом соломой, чтобы приносимые в жертву нашим ошибкам суда горели лучше. Потом люди с берега стали бросать на палубы зажженные факелы, и пламя занялось.
— О Антоний! — простонала я, держась за его руку. — Как мне больно!
Мне вспоминалось, как я приходила на верфи и смотрела на строящиеся корабли; как гордилась тем, с какой быстротой их готовят к спуску на воду. Мои дети! Если зрелище горящих судов способно причинить такую боль, что должна испытывать мать, когда опасность грозит ее детям?