Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Шрифт:
В записке, посланной Октавиану, содержалось описание погребальной церемонии. Разумеется, прочтя ее, он сразу все понял, и его солдаты сломя голову помчались к усыпальнице, дабы предотвратить неминуемое.
Но шансов успеть у них не было. Находившиеся в мавзолее понимали, что времени у них не много, и воспользовались быстродействующим средством. Как сказал Мардиан, из Гелиополиса были выписаны лучшие, специально выведенные змеи, чей яд убивает быстро и наверняка. Между тем укус даже обычной кобры, обитающей в окрестностях Александрии, считается гуманным способом казни, ибо дарует приговоренному скорую и безболезненную смерть.
Таким
Похороны были великолепными, по-настоящему царскими. Однако они представляли собой лишь эхо торжественных церемоний, которых было так много в александрийской истории. Город пребывал в трауре, ибо попал под власть Рима, утратил свою гордую царицу, а вместе с ней и свободу. Высыпавшие на улицы горожане молча провожали взглядами погребальную процессию и знали, что в последний путь отправляется не только Клеопатра, но свобода и слава их доселе великого и вольного города. Мы с Мардианом тоже стояли в этой толпе: он счел своим долгом попрощаться с царицей, хотя был слаб и едва ходил, опираясь на костыли.
Ирас и Хармиону похоронили рядом с их госпожой, и Октавиан отметил их подвиг стелой с мемориальной надписью. Как я уже говорил, смерть царицы и ее верных приближенных, этот образец мужества и преданности, произвел на него неизгладимое впечатление.
Выдержав приличествующее время после похорон, Октавиан начал знакомиться с достопримечательностями покоренной столицы. Он посетил усыпальницу Александра, причем не удовлетворился возможностью просто увидеть великого воителя, но приказал снять хрустальную крышку саркофага и прикоснулся к нему. Очевидно, его воодушевляла мысль, что таким образом к нему перейдет от Александра некая мистическая сила. В конце концов, разве оба они не пришли к власти в одном возрасте и не стали властителями огромных империй? Теперь, заполучив Египет, Октавиан оказался во главе державы, не уступавшей державе Александра. Он полагал, что имеет полное право считать себя истинным наследником великого царя. Правда, произошло нечто непредвиденное: при прикосновении кусок носа Александра отвалился и остался в руке Октавиана. Означало ли это, что великий предшественник отвергнул Октавиана? Или, напротив, он даровал наследнику драгоценную реликвию? Кто знает. Подобные символические события всегда оставляют простор для толкований.
Вскоре Октавиан распорядился убрать все статуи Антония. Однако своевременно данная верными друзьями Клеопатры взятка в тысячу талантов позволила ее изваяниям избежать этой участи: они остались стоять по всей стране.
Враги понесли кару: Канидия и других близких к Антонию сенаторов предали казни.
Демонстрируя свое бескорыстие, Октавиан из всех сокровищ захваченного царского дворца взял себе только чашу из агата — старинное фамильное достояние Птолемеев. Я знаю, что Клеопатра хранила ее как особо почитаемую реликвию. Но победитель волен взять то, что ему заблагорассудится.
Между тем, расточая улыбки и демонстрируя показную скромность, Октавиан осуществил гнусное злодеяние, которое (о чем свидетельствовали слова, сказанные мне в мавзолее) было замышлено им заранее. О нем я расскажу лишь вкратце, ибо повествование дается мне нелегко. Слишком велика моя скорбь, слишком терзает меня бессильная ярость!
Используя самых быстрых гонцов, Октавиан перехватил Цезариона и Родона прежде, чем те успели сесть на корабль, отплывающий в Индию. Деньги склонили Родона к измене, и он убедил Цезариона, что они должны вернуться в Александрию, поскольку Октавиан желает провозгласить Цезариона царем. Когда же царевич оказался в его власти, Октавиан приказал его убить. Он следовал совету философа Арея: перефразируя Гомера, тот говорил, что «Цезарей не должно быть много».
Мир лишился многого, о чем люди никогда не узнают, но одной из наиболее прискорбных утрат является утрата сына Цезаря и Клеопатры. Каким бы он вырос, кем бы стал, какие качества унаследовал бы от своих выдающихся родителей? Октавиан не захотел знать и лишил этой возможности нас.
Во всей этой тягостной, печальной истории утешает лишь одно: Клеопатра так и не узнала о плачевной участи сына. Она закрыла глаза и ушла во тьму, будучи уверена, что он в безопасности. Исида уберегла ее, не омрачив суровое торжество перехода в иной мир материнским горем.
Где погребен Цезарион? Никто не знает. Мне бы хотелось верить, что он и Антилл покоятся рядом, где бы ни находились их могилы. Они утешают друг друга после трагического падения родителей. Оба они погибли, потому что были наследниками и таили в себе потенциальную угрозу, мириться с которой Октавиан не желал.
Устроив свои дела, Октавиан покинул Египет, увозя с собой агатовую чашу, свою победу и троих уцелевших детей Клеопатры. Ему не удалось заставить мать пройти в его триумфальном шествии, но детей он заполучил.
Глава 3
Мой долг еще не исполнен. Я полагал, что мои обязанности закончатся с отбытием римлян, но нет. Для тех, кто остается в живых, предел обязанностей не обозначен так четко, как для тех, кто предпочел смерть. Жизнь продолжается и предъявляет новые требования к нашей преданности и верности.
Долг памяти и простая человеческая порядочность заставили меня последовать за царскими детьми в Рим. Я проследил, пусть с отдаленного расстояния, за их судьбой. Похоже, я обречен служить царице и после ее ухода — гораздо дольше, чем мог себе представить, когда давал ей обещание.
Итак, я отправился в Рим. Я прибыл туда в разгар лета. Детей поселили у многострадальной Октавии, и мне случалось видеть их во время вечерних прогулок по Палатину. Они играли со своими единокровными родственниками, другими детьми Антония. Должен признать, выглядели они ухоженными и довольными. Октавия растила девятерых детей: не только своих, но и всех отпрысков ее мужа, рожденных Фульвией и привезенных из Египта. Подчас к этой разновозрастной компании — от девятнадцатилетней Марцеллы до шестилетнего Филадельфа — присоединялась и единственная дочь Октавиана Юлия.
Полагая, что так будет лучше, я не давал о себе знать, а лишь незаметно скользил по краям их жизни, подглядывая из-за ограды дома Октавии. Октавиан не спешил. Он возвращался долго, с продолжительными остановками, и лишь по прибытии, в марте, занялся подготовкой к триумфу. Точнее сказать, к триумфам, ибо их намечалось три, и праздновать предстояло три дня. Он остановил свой выбор на месяце, который римляне называли секстилием, — именно в этом месяце пала Александрия. Октавиан намеревался пройти в торжественном шествии по улицам Рима в тот же день, когда погребальная процессия царицы прошла по Александрии. Октавиан любил подобные символические соответствия.