Дневники Клеопатры. Восхождение царицы
Шрифт:
— Да! И мне тоже! — сказал Мардиан. — Он помогает мне выносить трудности и несправедливости. Когда меня дразнят или насмехаются, я говорю себе: ничего, терпи, ведь завтра ты придешь к Александру.
Он выглядел несколько смущенным оттого, что признался в этом.
— Ты сказал, что живешь во дворце. А где именно? — поинтересовалась я, почти забыв, что еще недавно мечтала от него избавиться. — Может быть, я смогу тебя навестить.
— Я живу в большом здании напротив храма Исиды, что смотрит на восточное море.
Разумеется, я знала это здание: там размещались архив и школа писцов.
— А другие там?.. — Я хотела сказать «такие же, как ты», но заколебалась.
— Нет, в нашей группе из пятнадцати учеников евнух только я, — добродушно ответил он. — Правда, Деметрий, наш наставник по математике, тоже евнух. А еще нас учат грамматик из Афин и ритор с Хиоса.
— Нас учат тому же самому, — промолвила я, скорчив физиономию. — Нашего риторика зовут Феодот, и я терпеть его не могу! Он подлый и низкий, как змея.
— Змеи не низкие и, уж конечно, не подлые, — серьезно возразил Мардиан.
Он выглядел обиженным.
— Что ты этим хочешь сказать?
Всем известно, что у змей такая природа, пусть даже богиня-кобра Уаджет считается покровительницей фараонов Египта и ее изображение с раздутым капюшоном венчает царскую корону.
— Я изучал змей, — сказал он, — и прекрасно знаю, что они вовсе не такие, какими их пытаются представить. Тебе стоило бы посмотреть на моих животных: я держу их в нескольких загонах рядом с конюшнями. Там у меня есть и особое помещение для змей.
— Вот как? А какие еще у тебя животные? — заинтересовалась я.
— Был страус, но он вырос слишком большим для меня. Теперь я держу маленьких животных: ящерок, черепашек, ежиков. Мне бы очень хотелось завести маленького крокодильчика.
— А мне, Мардиан, очень хотелось бы взглянуть на твоих питомцев, — сказала я.
В тот день мы покинули Александра, уделив ему куда меньше внимания, чем обычно.
Глава 5
Вскоре мне удалось выбраться к Мардиану. Я нагрянула к нему во время занятий, и, хотя мой приход вызвал большое оживление и любопытство, урока геометрии — этой наукой особенно славилась Александрия — наставник не прервал, и мне пришлось дожидаться окончания. Группа состояла по большей части из мальчиков, хотя среди учеников я приметила и девочек — пять или шесть. А также знакомого мне Олимпия.
Он склонился над каким-то папирусом и изучал его с таким воодушевлением, что казалось, он сейчас проглядит в нем дырку. За прошедшее время Олимпий заметно подрос и утратил детскую округлость, что запомнилась мне после нашей встречи на том давешнем пиру… неужели прошло уже пять лет? Теперь его лицо похудело, а большие глаза стали еще более заметны. Ему, наверно, уже исполнилось четырнадцать.
По окончании урока я ожидала, что Мардиан поздоровается, но он словно не замечал меня, продолжая разговаривать с кем-то из товарищей. Наконец, не выдержав, я сама подошла и спросила напрямик:
— Мардиан, ты стыдишься нашего знакомства?
— Нет, что ты, царевна, — испугался он. — Просто я не решался претендовать на знакомство лишь из-за того, что наши пути случайно пересеклись. Было бы дерзко с моей стороны…
— Чепуха! — заявила я, хотя понимала, что многие на моем месте рассуждали бы именно так: случайная встреча — еще не основание для дружбы. — Разве мы с тобой не братья по Александру?
Не успев договорить, я поняла, что «братья» — не самое подходящее слово, поскольку ни он, ни я телесно не относились к мужскому роду. Однако с другой стороны, понятие братства означало нечто большее, чем физическое родство.
— Если ты этого хочешь, я тоже хочу, — промолвил он.
— Хорошо. Значит, договорились. — Я обняла его рукой за плечи. — Еще я хочу, чтобы ты показал мне своих животных. Потом я отведу тебя в наш царский зверинец. А потом…
Мардиан оказался отличным другом, и очень скоро я стала скучать по нему даже после недолгой разлуки. Наша дружба крепла день ото дня: мы вместе делали уроки, собирали цветы, сооружали из обожженных глиняных кирпичиков миниатюрные города, обнесенные стенами. Совместными усилиями мы соорудили колесницу, куда запрягли черных коз, и, исполненные гордости, катались в ней по дворцовой территории.
Придя к Мардиану в следующий раз, я попала на урок истории. Речь шла о Птолемеях. Увидев меня, учитель не на шутку встревожился и побледнел.
— Когда Птолемей Восьмой официально приветствовал Сципиона Эмилиана из Рима, он вышел ему навстречу в… То есть я хочу сказать, что его одеяние…
Бедный наставник мялся, и я пришла ему на помощь…
— Оно было прозрачным, — закончила я. — И это выглядело комично, поскольку царь был неимоверно толст и после каждых нескольких шагов останавливался, чтобы перевести дух.
Мне ли не знать историю своей семьи, даже с нелестными подробностями? Не стоило учителю смущаться и прерывать урок. Помянутого обжору, доводившегося мне прапрадедом, жители Александрии — они всегда мастерски придумывали прозвища — называли Фискон, то есть Пузырь.
— А высокомерный римлянин сказал следующее: «По-моему, мне удалось порадовать жителей города невиданным зрелищем: они увидели, как их царь ходит пешком. Для него это настоящее атлетическое упражнение».
Ученики рассмеялись.
Что поделать — мои предки всегда сносили унижения со стороны Рима, да и склонность к полноте, к слову, была нашей фамильной чертой. Впоследствии я стала строго следить за своим питанием, твердо вознамерившись сохранить стройность. Правда, женщины нашего рода меньше подвержены тучности, чем мужчины.
— Да, царевна, — суетливо кивал учитель.
Я уже сожалела, что вломилась на урок, и испытывала неловкость из-за того, что не могу вести себя как нормальный человек, не привлекая к себе внимания. Мне не следовало сюда приходить, но повернуться и уйти прямо сейчас тоже неправильно — это вызвало бы еще большее волнение. Пришлось остаться до окончания урока.