Дневники Клеопатры. Восхождение царицы
Шрифт:
Олимпий с благоговением взирал на своего кумира.
Я остановилась рядом с ним и — не ты ли, Исида, вложила в мои уста те слова? — произнесла:
— В моих жилах течет кровь Александра. Мы, Птолемеи, принадлежим к его роду.
Помпей, казалось, очнулся от своих мечтаний.
— Значит, ты благословенна, царевна, — отозвался он.
— Он хранит нас и нареченный его именем город, к вечной славе, — сказала я. — Он наш покровитель.
Отец, стоявший позади меня, заламывал руки и выглядел испуганным.
Помпей серьезно посмотрел на меня:
— Ты достойна быть потомком Александра.
Дальше путь лежал к Мусейону, названному так в честь девяти муз, покровительниц мысли и творчества. Для римлян провели подробную экскурсию, им представили ведущих ученых и показали читальные залы. Потом настал черед библиотеки — самого большого в мире хранилища письменных текстов. Ее основал Птолемей Второй, и каждый последующий царь ревностно пополнял это выдающееся собрание.
У входа нас приветствовал Аполлоний, главный библиотекарь.
— Мой великий царь, царевна и почтенные граждане Рима, — молвил он, поклонившись так низко, что заскрипели его немолодые кости. — Позвольте мне показать вам этот храм письменного слова.
Он провел нас через несколько залов, соединявшихся словно звенья в цепи. Под высокими потолками тянулись ряды окон, пропускавших в помещение дневной свет. На скамьях за мраморными столами читатели, представлявшие все народы Ойкумены, склонялись над развернутыми свитками. Я увидела грека в тунике, араба в своей просторной одежде, иудея в мантии и капюшоне, египтянина в кожаной юбке, с голой грудью. Все они вскинули головы, когда мы вошли.
Поворачиваясь за нами, как подсолнухи за солнцем, они проводили нас взглядами и вновь углубились в свои манускрипты. Нас между тем провели в одно из хранилищ библиотеки. На полках вдоль стен лежали рукописи. Это походило на улей с вложенными в ячейки свитками, с каждого из которых свисал деревянный ярлычок с названием.
— Идеальный порядок, — одобрительно промолвил Помпей, потянувшись к свитку с надписью: «Гераклид из Тарента».
— Это труды по медицине, император, — подсказал Аполлоний.
Соседний свиток был помечен именем Герофила Халкидонского.
— Непревзойденный лекарь из Александрии, — с гордостью пояснил Аполлоний.
— Помер двести лет тому назад, — буркнул Олимпий себе под нос. — Есть же современные сочинения.
— Все это истинные сокровища, — промолвил Аполлоний с гордостью, жестом обводя манускрипты; он относился к ним как к родным детям. — Рукописи, состоящие из нескольких свитков, хранятся в корзинах на полу. На ручке каждой корзины наклеена бирка с названием.
На Помпея это зрелище явно произвело сильное впечатление.
— Вот образцовый подход к делу и пример для всех нас, сознающих важность сохранения архивов и не желающих, чтобы их деяния выветрились из памяти потомков, — сказал он.
Римляне принялись разворачивать свитки, и произведенный ими шум дал мне возможность шепотом обратиться к всезнайке Олимпию с вопросом:
— А что за история с завещанием, будто бы предоставляющим Риму права на Египет? Я хотела узнать об этом вчера вечером, но ты слишком много говорил!
Пускай теперь объяснит мне сам, если может.
— Ну… — Олимпий на миг задумался, а потом зашептал в ответ: — Твой двоюродный дядя Александр Десятый составил завещание, по которому Египет отдается Риму. Отсюда и их притязания. Но на самом деле нет никакой уверенности в том, что он действительно его составил, а даже если и составил — в том, что оно имеет законную силу.
— Почему бы тогда им не прочесть его и не решить?
Этот способ выяснить истину представлялся самым простым.
— Кажется, оно таинственным образом исчезло, — сказал Олимпий, подняв брови. — Как удобно!
«Для нас или для них?» — задумалась я.
Но шум вокруг нас уже стих, и пришлось прекратить разговор.
Выйдя из библиотеки, мы показали римлянам огромный Гимнасион, где тренировались атлеты, и направились к маяку.
— Добро пожаловать! — Смотритель поджидал нас в широких дверях. — Царь Птолемей, царевна Клеопатра, заходите и покажите императору Помпею то, что возведено более двухсот лет назад повелением вашего славного предка Птолемея Филадельфа.
Мы зашли внутрь. Смотритель показал нам огромный запас топлива: величиной с гору, он занимал все помещение.
— Огонь должен гореть днем и ночью, и на поддержание его идет все, что способно гореть: навоз, бумага, древесный уголь. Мы храним наши запасы здесь, а потом их поднимают в корзинах наверх, на высоту четырехсот футов. — Он пригласил нас следовать за ним к центральной шахте и подвел к канатам, свисавшим, казалось, с самого неба. — Но вам придется подняться по огибающей башню винтовой лестнице.
— А почему бы и нам не поместиться в топливной корзине? — спросила я.
— Это невозможно, — ответил смотритель. — Во-первых, подъемник доставил бы вас прямо к огню. Во-вторых, как могу я доверить гордость Египта и Рима каким-то веревкам?
Путь на вершину оказался долгим и трудным. Лестница вилась, мы вновь и вновь огибали башню, и я замечала, как гавань становится меньше, а суда выглядят словно игрушки, которые дети запускают в пруды с лотосами. Чем выше мы поднимались, тем шире раскрывался обзор: были видны и окраины за пределами Ипподрома, и почти весь путь на восток к городу наслаждений Канопу, где заканчивался этот рукав Нила.