Дневники Клеопатры. Восхождение царицы
Шрифт:
— Закончатся войны, — закончила я за него. — Тем больше оснований не искушать судьбу, но помочь ей.
— Ты права, — согласился Цезарь. — По прибытии в Сирию я сразу же наберу подкрепление.
Я проводила взглядом последний из римских кораблей, вышедший из гавани и направившийся к горизонту. Корабли становились все меньше, превращались в точки и исчезали, а мне казалось, что вместе с ними уходит и моя жизнь. Мы пробыли вместе так недолго, но за это время мой мир полностью изменился, как менялось все, к чему прикасалась рука Цезаря. Ни Галлия, ни Рим, ни я уже не будем прежними, какими были до его появления. Пути назад нет — Цезарь преобразил мир.
НА ЭТОМ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ПЕРВЫЙ СВИТОК
Второй свиток
Глава 16
Он уплыл. Я огляделась по сторонам, словно пробуждаясь от сна. Кажется, впервые после отъезда из Александрии на церемонию почитания священного быка в Гермонтисе я увидела дворец и город глазами взрослого человека. Я отбыла отсюда почти два года тому назад, имея смутное представление о делах правления и еще более смутное — о том, что происходит за нашими границами. Удача была на моей стороне, но до сегодняшнего дня я разделяла ее с Цезарем. Теперь предстояло действовать самостоятельно, и одной удачей тут не обойтись. Ведь я буду править великой страной. Надо лечить раны, нанесенные междоусобицей.
Хорошо, что теперь у меня есть возможность направить на это все усилия, не отвлекаясь на распри и дворцовые интриги. Мне предоставлена свобода действий, но в случае неудачи винить будет некого. Эту свободу мне обеспечат легионы Руфия — великий дар Цезаря. Величайший, не считая нашего ребенка.
Решив сразу же приняться за дела, я в первую очередь отправилась осматривать дворцовый комплекс вместе с Мардианом и Хармионой. Пока мы с Цезарем совершали плавание по Нилу, Мардиан произвел тщательную всестороннюю оценку нанесенного ущерба и сейчас показывал мне наиболее пострадавшие места.
— Вот здесь — прошу прощения у царицы — солдаты оправлялись и уничтожили все растения.
Он указал туда, где некогда красовался дивный луг, покрытый восхитительными цветами. Теперь там смердело.
— Ну что ж, во всяком случае, они удобрили почву, так что мы можем снова посадить растения, — заметила я. — Ручаюсь, они приживутся хорошо.
Храм Исиды, находившийся дальше на полуострове, уцелел — может быть, потому что находился за пределами досягаемости камней и метательных снарядов, посылавшихся из города через дворцовые стены. Но чем ближе мы подходили к этим стенам, тем больше разрушений я видела. Конюшни, склады, бани, резервуары — пострадало практически все. Где-то рухнула стена, где-то сожжена крыша. От одного из любимых моих деревьев — гигантского сикомора, под кроной которого я любила играть в детстве, — остался обгорелый пень. Повернувшись назад и посмотрев на главное здание дворца, я увидела уродливые черные пятна, оставленные пущенными из вражеских баллист зажигательными снарядами. Мой прекрасный белый дворец у моря! Я не смогла сдержать горестного стона.
— Все будет исправлено, только прикажи, — заверил меня Мардиан.
«Ну что ж, — решила я, — коль скоро он сумел составить подробнейшую опись понесенных потерь, будет разумно поставить его во главе восстановительных работ».
— Дорогая госпожа, — послышался хрипловатый, заботливый голос Хармионы, — в твоем положении нельзя так утомляться. Прошу тебя, оставь прочие дела на завтра.
— Завтра мне непременно нужно побывать в городе и взглянуть на большой храм Исиды. Если, конечно, он еще сохранился.
— Можешь не переживать, храм цел, — сообщил Мардиан. — Лишился одной или двух колонн, но не более того.
— Это хорошо, ибо в час родов мне потребуется помощь богини, — сказала я и тут же почувствовала слабость в ногах и легкое головокружение. Пришлось протянуть руку и опереться о Хармиону.
— А сегодня вечером, — продолжила я слабым голосом, — мне нужно посоветоваться с Олимпием.
Я ждала его в самой удаленной от парадных зал комнате, где все вещи — маленькие мраморные столики, светильники, пуфики — хранили память о Цезаре. Одним предметом он пользовался, о другом однажды что-то сказал, и в каждом из них осталась частица его личности.
Я сидела в одном из немногих кресел со спинкой, положив ноги на скамеечку. Меня одолевали усталость и досада из-за осознания собственной неуклюжести. Странное дело: в присутствии Цезаря я не обращала внимания на эти телесные перемены, хотя, кажется, должна была бы больше беспокоиться о внешности. Но стоило мне остаться одной, как эти заботы тут же дали о себе знать.
Я ждала, что Олимпий станет укорять меня — такой привилегией он обладал как друг детства, как врач и как человек незапятнанной честности. И верно: едва он вошел в комнату, как на его худощавом ястребином лице появилось хмурое выражение.
— Приветствую, — буркнул он и без перехода добавил: — Что, другого света здесь нет? — Олимпий указал на напольный светильник с пятью горящими фитилями.
— Можно зажечь и остальные, — сказала я, благо в помещении имелось еще несколько бронзовых настольных ламп, наполненных маслом. — Я не знаю, что именно тебе нужно видеть.
— Я отлично вижу главное! — Он указал на мой живот. — О дорогая Клеопатра, зачем ты это сделала? Я же научил тебя предохраняться! Дал снадобье и подробно рассказал, как им пользоваться.
— Снадобье твое я взяла с собой, но не могла же я принять его, когда меня завернули в ковер.
— Конечно нет, но ты вполне могла сделать это потом. Ведь не отправилась же ты из ковра прямо к нему в постель.
Он выдержал паузу, ожидая подтверждения своих слов, а когда его не последовало, издал стон. Что свидетельствовало о глубоком потрясении, так как обычно Олимпий прекрасно владел собой.
— Я не жду сочувствия. Ты не одобрял меня с самого начала, — сказала я.
Он фыркнул.
— Даже если так, сразу после… после того, что произошло… ты могла принять надлежащие меры! Ты бы успела! В конце концов, он не Зевс, которому достаточно посетить смертную женщину один раз, чтобы она понесла.
Я не удержалась от смеха.
— Друг мой, хоть я и не рассчитываю на твое одобрение, но должна сообщить тебе: я вполне довольна тем, что случилось. Лучше сказать, я счастлива. Это не совсем то, что я себе представляла в палатке Газы. Нет, это нечто совершенно другое, нечто…