Дневники св. Николая Японского. Том V
Шрифт:
О. Василий Усуи продолжает просить прибавки жалованья, ссылаясь на свое большое семейство. Опять отвечено, что нельзя; получает 30 ен в месяц, почти самый высокий священнический оклад; прибавить ему, нужно было бы прибавить и всем. Под рукою приход — пусть христиане дают. За все про все отвечай только Миссия! Бессовестно! — Впрочем, нельзя не пожалеть человека; найден и предлог. Говорил о. Василий не раз, что и следующих сыновей, кроме Пимена, ныне находящегося в Семинарии, предназначает на служение Церкви. Итак, предложено было ему хорошенько подумать и решиться насчет сего. Если действительно так, то обещано каждому по 2 ены посылать в месяц на школьные расходы, пока войдут в Семинарию. Сегодня письмо получено от него в решительно подтвердительном смысле. Почему прибавится ему 4 ены в месяц, по 2 ены на двух сынов, ходящих в школу.
[Пропуск
17/30 октября 1900. Вторник
Павел Накаи, исполнивши, наконец, свои проверки в переводе иероглифов и прочих мелочей, явился сегодня, и мы до полудня и вечер, по обычаю, занимались глажением и охорошением нашего перевода.
После полудня заявилась жена Петра Мисима, катихизатора в Оота, которому написано было отправиться в Каназава. Зная обычай, ей одной принадлежащий, приставать с просьбою до физического насилия, я вышел к ней в канцелярию:
— Зачем пожаловали?
— Вы велели мужу отправиться в Каназава — по поводу сего.
— Это не дело жены катихизатора; я с Вами не могу иметь об этом разговора, — и встал, но она, точно клещами, уцепилась за мои руки; я вырвался и убежал в коридор, но она за мной и схватила опять за руки так крепко, что я не мог вырваться и закричал Алексею, швейцару, оттащить от меня эту женщину и прогнать ее. Тогда она бросила мои руки и отступила. Я сказал вышедшему из канцелярии Давиду, подсекретарю, выслушать ее и передать мне вкратце, что она скажет, и ушел по другим делам. — Когда в библиотеке отбирал книги для требовавших, Давид пришел сказать, что просит жена Петра Мисима оставить мужа в Оота — в долгах–де он, нужно дожить, пока расплатится. Велел я отправить ее — «будет–де об этом сношение с Вашим мужем».
Когда вернулся из библиотеки, застал у себя сикотанского гостя Якова Сторожева, уже в японском платье. Расспрашивал его про отношение их, сикотанцев, к лейтенанту Гундзи, поселившемуся на Курильских островах (для обезопасения их от русского нашествия) и старающемуся завербовать их к себе в подчиненные, для чего тщащегося обратить их в буддизм. Яков, видимо, далек от подчинения Гундзи, понимает его махинации… Когда я, угощая его чаем, разговаривал с ним, подали карточку «Bishop of Nova Scotia» и «Bishop Awdry». Вчера последний писал мне, что сегодня в 4.30 Р. М. они посетят меня, и в назначенное время явились; с ними еще был archdeacon бишопа–гостя. Я сказал Якову Сторожеву допить чай в другой комнате (так как в моей гостиной и поместиться всем трудно) и принял их. После обычной незначительной болтовни, во время которой Bishop Awdry, между прочим, передал мне поклон с острова Thursday Island от доктора Александра Сугияма с женой и какого–то нашего христианина Инагаки, я предложил им, так как уже становилось темно, побыть в Соборе. Побыли, ввел их и в алтарь, и вперед не буду! Bishop Awdry благоговейно вошел в храм и в алтарь, молился, — этого и всегда можно ввести, но bishop of Nova Scotia и его archdeacon вошли и вели себя настоящими чурбанами — ни молитвенного вида, ни даже наклонения головы; я показал им престол, жертвенник, все объяснил, рассказал значение икон, и bishop of Scotia на все — хоть бы искру чувства и почтения, тогда как Awdry видимо с благоговением на все смотрел. И видится мне, и сколько раз уже это виделось, что получающие хоть некоторое познание о православии и всем, относящемся к нему, проникаются уважением и благоговением к нему; незнающие его — вот так, как Bishop of Scotia или как тот миссионер, что в пятницу был в Соборе, — оказываются чурбанами относительно его. — Свел я потом гостей на колокольню взглянуть на темнеющий уже город, затем в Семинарию и Женскую школу. Bishop’y Одрей очень понравилось наше здание Семинарии.
Отпустив этих гостей, нашел, что Яков Сторожев ушел, обещаясь прийти еще; ожидали же меня типограф, печатавший Русско—Китайский словарь Попова, и Матфей Уеда, корректировавший его. Словарь, прекрасно отпечатанный и уложенный в шесть ящиков — одна тысяча двести экземпляров, третьего дня доставлен был ко мне; ныне явились для расчета. Я тотчас же уплатил типографу — всего 1926 ен 30 сен (по 2 ены 10 сен за страницу и за обложку); корректору (по 15 сен за страницу), по его желанию, будет уплачено завтра (всего ему 135 ен 30 сен за 902 страницы). — Но отослать словарь Павлу Степановичу Попову — куда, не знаю; в Тяньдзин? В Пекин? Писал ему; ответа еще нет; война там, и тревоги
18/31 октября 1900. Среда.
Расчетный день, как всегда, хлопотливый и неприятный — по клочкам рвут. И расходу в день больше трех тысяч ен! Но Господь помогает. Без толку же и не тратится; я не знаю, как бы можно было сократить эту огромную цифру. Пусть уж идет, как идет.
Был секретарь Посольства Михаил Алексеевич Андреев с сыном некинского посланника, Константином Михайловичем Бирсом (отец — Михаил Николаевич), тринадцатилетним мальчиком, но таким разумным, что хоть бы и большому так; преинтересно и очень складно и живо рассказывал про то, как они отсиживались в Пекине от осады их китайцами, питались кониной и рисом, привыкли к грому пушек, к виду крови раненых и убитых; как радовались, когда были освобождены из плена; как союзные войска, взявши Пекин, грабили его, причем русские, вопреки газетам, грабили меньше всех и никого не убивали из мирных граждан, и прочее. Пекинская Духовная Миссия совсем разрушена, и стен не осталось; христиан наших было четыреста, ныне осталось человек восемьдесят, прочие перебиты; трупами их наполнены были колодези на месте Духовной Миссии. О. архимандрит Иннокентий жив и здоров, «только похудел», говорил мальчик.
19 октября/1 ноября 1900. Четверг.
Катихизатор в Наканиеда Савва Ямазаки описывает посещение их Церкви о. Иоанном Оно. Христиане в Наканиеда особенно усердны, и народ небедный. Мы с о. Оно прежде всего рассчитывали на эту Церковь в виду возбуждения христиан жертвовать на содержание служащих Церкви: «Церковь в Наканиеда–де подаст пример другим». И что же? Доселе жертвовали 36 ен в год, отселе будут жертвовать 40 ен в год, 4 ены — плод наших с о. Оно хлопот! А о. Оно на дорогу только до сих пор передано от Миссии 35 ен, да на содержание 50 ен (по 25 ен в месяц, кроме 12 ен его содержания, как заштатного)! «Собираются христиане строить большую Церковь вместо нынешнего небольшого церковного дома», — пишет Савва Ямазаки, вероятно, чтобы объяснить малость жертвы на служащих, не говоря, впрочем, этого прямо, так что и в будущем не предвидится щедрость христиан.
О. Оно еще прежде того был в Исиномаки и Минато, но о результате ни слова ни от кого, и от него даже. Значит, тут еще меньше было успеха.
Кстати, сегодня посетил меня Сергий Кацумата, самый богатый христианин в Минато и родной брат катихизатора Павла Кацумата; сам Сергий тоже когда–то, лет больше двадцати тому назад, учился в Катихизаторской школе, и, не докончив, вернулся домой. Спрашиваю:
— Что сделал о. Оно в Минато и Исиномаки? Был ли плод его посещения?
— Не знаю; меня на то время не случилось в Минато.
— Но все же слышали что–нибудь?
— Не имею ничего сказать. А вот катихизатор Николай Исикава лежит и кровью харкает, трудно болен, — и так далее…
Значит, и там тоже никакой пользы от путешествия о. Оно. Стал я говорить проповедь Сергию Кацумата о необходимости жертвовать на Церковь, долго говорил, все резоны истощил, да и какие ясные и резкие резоны можно привести! Слушал он, согласился и обещал, но в результате, думаю, будет нуль, хотя его же родной брат страдает от нищеты, получая от Миссии на себя с женой и пятерых детей 16 ен в месяц и ни гроша от местной Церкви в Кесеннума, не меньшей, чем Церковь в Минато, ни гроша не дающая.
Не светлы перспективы Японской Церкви!
20 октября/2 ноября 1900. Пятница.
Петр Мисима, катихизатор в Оота, упирается, не хочет в Каназава, пишет, что «без него Церковь в Оота совсем расстроится, что о. Тит Комацу совсем потерял уважение христиан, и на него–де остается только жаловаться в суд (почему — не объясняет), что, кроме того, он, Мисима, имеет долги, по которым не может оставить Оота». — А между тем, по представлению о. Тита, «его–то нужно удалить из Оота именно для того, чтобы Церковь, расстраиваемая им, Мисима, пришла хоть несколько в порядок». — Кому верить? О. Тит тоже не отличается правдивостью — это я знаю. Вот тут–то и нужен бы человек, которого можно послать разузнать все досконально, чтобы не ошибиться в распоряжении. А оного нет. О. Павла Савабе? Куда! Заварит кашу такую же, как в Одавара и Хакодате. — Не знаю, что делать! — Это письмо Мисима писано им до получения моего предыдущего, отправленного после посещения меня его женою и повторявшего требование ему отправиться в Каназава.