Дневники св. Николая Японского. Том V

Японский Николай

Если он отправится, ладно; если еще пришлет возражение, попрошу о. Иоанна Оно побыть в Оота и вникнуть в состояние Церкви. Против Мисима христиане пишут, но и за Мисима тоже пишут. На прошлом Соборе последних оказалось больше, чем первых. Теперь что там? По теории я должен верить священнику больше, чем катихизатору, но и легковерие не добродетель…

Иван Акимович Сенума утром приходил, говорит:

— По случаю завтрашнего праздника — Тенчёо–сецу (Рождения Императора) ученики хотят сегодня вечером после всенощной устроить «Симбокквай».

— Что ж, дело хорошее, пусть.

— Они просят на «кваси» для сего.

— Могут обойтись своими

средствами.

Но не успел я после этого ответа войти в комнату (из библиотеки, где имел разговор с «коочёо» Сенума), как двое учеников являются:

— У нас своих средств недостает, помогите, — говорят.

Я думал было упорствовать, но Пимен Усуи вытаскивает из–за пазухи тетрадь и указывает:

— Вот Вы в прошлом году дали на это пять ен.

Оказывается, они преемственно и запись ведут всем подобным обстоятельствам.

Нечего делать, дал и ныне 5 ен им на «кваси», наказав, чтобы энзецу говорили хорошие, укрепляющие расположение служить Церкви.

Всенощную пели старшие семинаристы двухголосно, и пели прекрасно. Я похвалил их, сказав, однако, что полной похвалы за такое пение они заслужат только тогда, когда будут петь без участия учителей, которые ныне стояли и пели с ними.

21 октября/3 ноября 1900. Суббота.

День восшествия на престол нашего Государя

и рождения Японского Императора.

С семи часов утра была Литургия в Соборе, пропетая обоими хорами и служенная двумя иереями. На молебен и я выходил. Из города христиан, кроме старост, никого.

К сорока минутам одиннадцатого часа поехал в Посольство; попал на дорогу, по которой должен был возвращаться Император с парада, почему велел свернуть в сторону и окольным путем приехал в Посольскую Церковь после Евангелия. На молебне за отсутствием диакона первую ектению говорил о. Сергий Глебов, вторую я. Пели хорошо, но Апостол на молебне прочитал Смысловский соблазнительно — смех возбуждает такое чтение — неумелое подражание чтецам, начинающим низко и постепенно возвышающим; у Смысловского вышло совсем карикатурно. — Посланника в Церкви не было, был у Императора на завтраке и приехал к концу нашего у него завтрака голодный, ибо угощали у Императора японским столом, с рисом вместо хлеба, палочками вместо вилок и ножей, к чему наш Александр Петрович еще совершенно не приготовлен.

За отсутствием его на завтраке на меня возложили обязанность провозгласить тост «За здоровье Государя Императора». — Направо от меня сидела Марья Дмитриевна Ванновская, жена полковника военного агента, на днях отправившегося в Китай для ознакомления с современным течением тамошних дел; душою и телом прекраснейшая женщина, мать здесь же сидевших трех прелестных девочек, начиная с десятилетнего возраста вниз, но бледная–пребледная от нездоровья желудком. Говорила она: «Я не верю в гаданья, но мне предсказала гадалка по хиромантии, когда я была пятнадцатилетнею, что я выйду за конно–артиллерийского офицера, и это исполнилось; еще предсказала, что когда я буду тридцати трех лет, меня убьют; три года осталось до этого, но я не верю»… И, видимо, верит и боится. Жаль! А больше всего жаль, что гадают: легковерным подобные предсказания — точно заноза в душу — вечно беспокоящая их, а в иных случаях и зарождающая катастрофу.

За всенощной были четыре протестантских миссионера и миссионерка, дождавшиеся конца службы и даже меня, выходящего пред затвором храма.

Изъявляли сожаление, что я не был на их только что кончившемся митинге с пятьюстами заседавших.

— Я и хотел побыть, но мне дали понять, что неудобно, «протестантский» — де митинг, — ответил я.

— Напротив, на митинге не раз упоминалось, что жаль, что нет с нами вместе бишопа Николая, а также католических миссионеров.

— Конечно, существенное в христианстве у нас у всех одно и то же. Мне, впрочем, хотелось только послушать, а не участвовать в совете протестантских миссионеров, что, быть может, оказалось бы и не совсем удобно.

— И это было бы желательно, — подхватила дама, — но я слышала, что Вас в это время совсем нет в Токио, что оказывается неправдою; какая жалость! — и так далее. Взаимные любезности, между которыми младший из миссионеров передал мне поклон от Mr. Mott’a, молодого американца, ревнителя Христианской ассоциации молодых людей, бывшего и в Японии (и посетившего меня), встреченного им нынешним летом в Париже.

[Пропуск в оригинале]

Является сегодня некто, рекомендующийся инженером (гиси), кончившим здесь Университет, по фамилии Момма, по наружности и приемам джентльмен. Говорит:

— Хочу принять вашу веру.

— Очень приятно. По какому побуждению?

— Имею намерение отправиться в Сибирь искать службы.

— Если там нужны инженеры и если Вы окажетесь сведущим, для Вас найдется употребление без вопроса о вере.

— Но я слышал, что хорошо для этого принять вашу веру.

— Вера принимается не по таким поверхностным побуждениям, а по внутреннему душевному требованию. И для Вас необходимо сделаться христианином, Вы также сын Отца Небесного, обладаете бессмертною душою, вечною участью которой должны быть озабочены, и прочее, и прочее… — но для этого нужно, чтобы Вы почувствовали потребность в спасении души…

Кандидат в христиане, недолго слушая, встал и ушел.

24 октября/6 ноября 1900. Вторник.

О. Борис Ямамура извещает, что в Иван–квай (Ициносеки и Яманоме) христиане столковались, наконец, строить Храм на вновь купленном месте; для чего положили собрать в пять лет с себя 5000 ен, из которых половину обещался жертвовать Моисей Ямада, по 500 ен в год. Значит, помирились взаимно христиане Яманоме и Ициносеки. Слава Богу!

Из Дзёогецудзуми описывают трогательную кончину христианки Марины Сате, двадцати одного года, умершей от чахотки. Когда предприняли лечить ее, она все время была в спокойно радостном и молитвенном настроении, особенно перед смертью не переставала молиться и радоваться, что переселяется в вечную жизнь; с молитвою на устах померла и с радостным лицом лежала в гробе. Письмо послано в «Сейкёо- Симпо».

Чтению дальнейших писем помешал маленький Гире, явившийся на этот раз со своим учителем, немцем, урожденцем Петербурга. Оба преинтересно рассказывали разные эпизоды из осады Посольств в Пекине, про то, с какою жестокостию боксеры убивали христиан, а также язычников, не желавших быть с ними заодно, про службу учителя волонтером — как она была опасна среди беспрерывно по всем направлениям летающих пуль, про то, как о. Иннокентий, уже после осады перебравшись в одну буддийскую кумирню, был ограблен там японскими солдатами, стащившими у него всю кухонную посуду и провизию, и прочее. Я показал им ризницу, библиотеку и школы.