Дневники св. Николая Японского. Том V
Шрифт:
Литургия и потом вечерня — соборне; за последней я читал молитвы; лучше бы было, если бы сии молитвы были не столь витиеваты и многословны.
Расстриженный Павел Ниицума просил исповедаться у меня — отослал к священнику. Прости, Господи, не могу одолеть отвращения к сему человеку. Быть может, на его месте я был бы еще более преступен, но тогда я разве не имел бы отвращения к сей преступности? Господь с ним, пусть исповедуется, приобщается Святых Тайн, пусть спасается, но священники есть для руководства его, — Навязывается с своею службою Церкви, «хоть–де не официально»; и не впервой уже после расстрижения — как же можно! Пусть берет на себя «правительственную службу», как он в чувстве неукротимой гордости при смиренном виде изображает, что может. И в церковной–то
7/19 июня 1899. Понедельник.
Литургию, с восьми часов, служил о. Павел Сато с о. Романом Циба. Кроме учащихся, никого в Церкви не было.
Павел Ниицума приобщался, потом служил панихиду в сороковой день по своей жене Марии. Просил меня; я предоставил священнику. И с какой стати архиерейским служением по его жене? Тогда всякий христианин станет требовать от меня того же, что неисполнимо.
Послано по шесть ен на два месяца катихизатору Луке Кадзима в Хиросима на лечение его и на пищу сыну–семинаристу, отправившемуся ухаживать за ним, — ибо уже при смерти, страдая параличом более трех лет и в то же время получая катихизаторское содержание… Сущее несчастье! Катихизаторы большею частью или лентяи, или больные — вообще народ ни на что не способный больше, как жить, почти совсем праздно, на церковный счет; ученики в школах — последний отброс — полубольные, или слабые, почти никогда не достигающие окончания курса с здоровым телом. (Думал ныне послать в Академию первым, оканчивающего курс Никона Мацуда, но уже пластом лежит от головных болей; хорошо, что никому не промолвил о намерении послать его.) Печально!
8/20 июня 1899. Вторник.
Был Константин Думчев, знаменитый русский скрипач, девятнадцатилетний юноша, со своим отцом. Послезавтра будет давать концерт в Йокохаме. Концертировал в Сибири до Порт—Артура включительно; пожал лавры в Шанхае; вероятно, пожнет и здесь. На вид славный, здоровый молодой человек; отец и мать, путешествующие вместе с ним, видимо, охраняют его от влияния бед молодости.
9/21 июня 1899. Среда.
О. Игнатий Мукояма из Окаяма пишет длиннейшее послание, из которого только явствует, к прискорбию, что Церковь в тех местах очень туго растет.
Георгий Абе двухсаженным письмом дает знать, что он желает катихизаторствовать в Оотавара и на следующий год; желательно только, чтобы не с таким бесплодием, как в минувшем.
Яков Канеко просит поставить катихизатором для Ямагата старика Моисея Кобаяси — «уважаем он там–де», но учения еще не знает; если придет в сентябре сюда заниматься в Катихизаторской школе еще год да будет заниматься с большим успехом, чем доселе, то в будущем году может быть послан в катихизаторы в Ямагата.
Стефан Мацуока, катихизатор в Фукуока, на Киусиу, просит внимания и любезности Павлу Муроками, христианину из Карацу, отправляющемуся в Токио. Был я внимателен и любезен в субботу: угощал Муроками и его спутника–язычника, долго говорил с ним и расстался только перед всенощной, пригласив и его помолиться, завтра также пригласил к Литургии в такой торжественный праздник и потом опять ко мне на чай и беседу. Но Муроками не был ни на всенощной, ни в Духов день на Литургии, ни потом у меня. Недаром все катихизаторы, бывшие в Карацу, ропщут на Муроками, знать; благочестия у него не видно, а желание играть роль больше; оттого и на всех катихизаторов он жаловался мне.
10/22 июня 1899. Четверг.
11/23 июня 1899. Пятница.
Записать нечего, кроме того, что нечего записать. Дождь, слякоть. Я полубольной от неисправившегося еще желудка (ужели он так и останется, и в гроб скоро уложит меня, не дав докончить переводы?).
Накаи болен своей «какке» до того, что сегодня утром мы должны были прервать занятия, и он ушел в постель; вечером прислал сказать, что не может прийти (да и утром едва приплелся).
От нечего делать я занялся переводом накопившихся расписок.
12/24 июня 1899. Суббота.
Яков Ивата, катихизатор в Фукурои, описывает свою Церковь как самую негодную — «ни у кого из христиан–де ни веры, ни доброго поведения нет». Сам своею леностию и дрянностию расстроил Церковь и жалуется на христиан!
13/25 июня 1899. Воскресенье.
У обедни были: артист–скрипач Константин Михайлович Думчев, его отец Михаил Фирсович и мать. Пришли еще до Обедни (прибыв из Иокохамы для того собственно, чтобы помолиться сегодня в Церкви); спросил у них «куда из Церкви», и, узнав, что прямо обратно в Иокохаму, я пригласил их после службы позавтракать у меня. Но из Церкви зашли ко мне вместе с ними еще четверо русских и после чая сидели–сидели, и конца не было их сиденью; как сказать было им «прощайте», а Думчевым — «пойдемте завтракать»! А всех пригласить смешно было бы, — есть нечего было бы всем. Наконец, Михаил Фирсович спросил: «Нет ли чего посмотреть в Токио?» — «Как не быть! Музеи»… и прочее. Кстати, тут же был и сегодняшний проповедник Емильян Хигуци (которого тоже нельзя было бы не пригласить обедать). «Вот вам и чичероне», — сказал я, указывая на него. «Отправимтесь; прежде всего пообедаем, потом будем смотреть», — продолжал старший Думчев, и снялись все разом. Успел я шепнуть Константину: «А я хотел было после завтрака просить Вас сыграть». Он тотчас же сообщил это отцу, который, прощаясь, говорил: «А мы это устроим». Увидим, устроят ли. Крайне жаль было, что непрошеные гости лишили удовольствия позавтракать вместе с Думчевыми и послушать артиста. Приглашали на концерт в Иокохаму, во вторник, но в России архиереи разве бывают на светских концертах!
14/26 июня 1899. Понедельник.
Утром был на экзамене в Катихизаторской школе по Догматике. Экзаменовались в старшем курсе двое, только и находящиеся в нем; ничего, годны для проповеди в деревнях, как и сами деревенские. В младшем пять, из коих только двое довольно надежны; остальные глупы, особенно Степан Такахаси, бывший разносчик газет, только дрова рубить и годен. Истощение учеников для Катихизаторской школы дошло до крайности.
15/27 июня 1899. Вторник.
Был на экзамене у семинаристов: седьмой курс, выпускной, где одиннадцать человек, отвечали хорошо; шестой, где четверо всего, преплохо: толковали Ветхий Завет, а Историю Ветхого Завета знают хуже двенадцатилетних девчонок Женской школы; то же — оскудение учеников до последней крайности!
Фома Танака, катихизатор в Вакаяма, пишет, что прекратил общение с протестантами в проповеди; о. Сергий Судзуки сообщил ему то, что я написал о. Сергию о сем. Но Фома жалуется на о. Сергия за то, что он, недавно погребая христианина в Вакаяма в дождь, не захотел идти на кладбище в ризах, и спрашивает, «каковы правила насчет сего»? Жаль, что Вселенская Церковь не предвидела сего вопроса! Отвечено, что риз дождем портить не следует и что о. Сергий не погрешил, снявши их и пошедши в простом платье.
Из Ецуя приходили трое христиан — врач Танабе, Сея и еще один — просить поставить им священником диакона Павла Такахаси.
— Но в вашей Церкви два священника, и им–то дела мало, так что о. Павел Савабе часто то в Одавара, то в Сиракава отправляется — зачем же третий?
Молчат.
— Скажите мне причины, по которым просите.
— Моисей Хамано желает.
(Вот–те и раз! Этот негодяй, только что выпущенный из тюрьмы, где два года сидел за наглый обман города — поставлял для водопровода забракованные чугунные трубы — осмеливается изъявлять подобные просьбы, и его слушают, потому что он все еще богач!)