Дневники св. Николая Японского. Том V
Шрифт:
Написано в Россию, к о. Феодору Быстрову, чтобы выслали парчи на шесть священнических облачений и прочее. Будем с этой поры выписывать материалы для риз и сами здесь шить, ибо всегда перешивать приходится пришедшее оттуда, по росту здешних служащих.
О. Мии из Кёото пишет, что место, которое мы хотим купить в дополнение к нашему, никак не продается дешевле 37 ен за цубо, то есть нужно заплатить 6500 ен за 175 1/2 цубо. Ответил ему — купить; нечего делать! Слишком уж тесно наше нынешнее: между алтарем и домом священника всего три фута приходится по плану, начертанному архитектором, и который сегодня же получен в письме о. Семена. — В плане я сделал некоторые поправки в домах и отослал обратно.
Из Хакодате вернулись учительницы Текуса Сакай и Надежда Такахаси с кучей учениц. Из
18/31 августа 1900. Пятница.
Зашедши как–то в канцелярию, совершенно неожиданно увидел там оосакского священника о. Сергия Судзуки; позвал его в свою комнату для разговора без свидетелей, догадавшись, что у него случилось что–то неладное. Оказывается следующее:
— Что делать с катихизатором Ирино? Завел переписку с тринадцатилетней девочкой. Некоторые из церковных старшин это узнали и требуют удаления его из Оосака.
— Ирино самому всего двадцать три года; это самый младший из катихизаторов прошлогоднего выпуска; он тоже почти ребенок; ведь между ними не было ничего серьезного?
— Конечно, не было. Родители девочки были ласковы к Ирино; он у них иногда ночевал, и они имели неосторожность класть его спать в одной комнате с дочерью; отсюда и началась близость Ирино с девочкой, и они ныне пишут письма один к другому.
— Все это показывает, что Вы не умеете беречь поручаемых Вам молодых катихизаторов. У Ирино отличное помещение в церковном доме; зачем же Вы позволяете молодому человеку ночевать вне дома? Впрочем, теперь поправить оплошность нельзя. Пока не сочинено что- нибудь очень скандальное, удалите Ирино из Оосака и довольствуйтесь остающимся там одним катихизатором, Фомой Танака, который, впрочем, по опытности и деятельности стоит двоих. Ирино же поместите в Вакаяма, если Яков Адаци уйдет или будет удален со службы (смотря по его отношению к жене, ненавидящей службу своего мужа), или же пришлите сюда, в Токио.
— Еще дело: оосакские христиане просят Вас приехать туда для проповеди.
— Этого обещать не могу; у меня здесь слишком много дела. В будущие каникулы, пожалуй, это можно.
Отпустивши о. Сергия (который на мое замечание, что он мог бы написать мне все то, что говорил, ответил, что у него еще есть дело к брату, живущему в Токио, — для какого дела собственно он, должно быть, и приехал), я позвал другого гостя, которого встретил в канцелярии: катихизатора Павла Цуда — не как о. Сергий, предварительно испросившего разрешение на отлучку с места своей службы в Мисима. Это из наших катихизаторов самый старый (шестьдесят один год ему) и почтенный — тридцать лет служащий Церкви, в Хакодате в тюрьме сидевший за веру при начале нынешнего правления. Давно бы быть ему священником, если бы не был вдовец после двух жен, да еще, если б не имел пятна — возмущения против церковной власти в 1884 году вместе с о. Павлом Савабе и девятью другими катихизаторами. Бедный Павел Цуда вынес серьезную болезнь; сорок дней пролежал в постели, в Тоёхаси, — почему не мог ныне явиться на Собор; ныне поправился, но все еще слаб, а между тем в Мисима, в церковном доме, нет никого; сам он должен варить себе пищу, мыть свою одежду и прочее. Я сказал, чтобы непременно нашел он старика или старуху для должности «квайдомори»; обещал высылать по пять ен на содержание его. — Погостит Цуда здесь несколько дней, живя в одной из комнат второго этажа.
19 августа/1 сентября 1900. Суббота.
Возвращаясь из госпиталя от больного Моисея Кавамура, нашел у своей квартиры китайца, желающего видеть меня. Но подает карточку, на которой стоит «Ямагуци», и объясняет, что родом из Сага, на Киусиу.
— По платью, физиономии, приемам Вы китаец, по имени и родине — японец; кто же Вы на самом деле?
— Японец.
— Что же Вас заставило преобразиться так?
— Я был двадцать шесть лет в Китае, служил японским шпионом, для чего должен был усвоить все китайские обычаи, изучить до точности язык, и притом разных диалектов. Я изучал и русский язык от о. Анатолия и Маленды в Хакодате
И в доказательство сказал несколько русских фраз, извиняясь, что совсем забыл по–русски, не имея практики. И продолжал:
— Имею к Вам следующее дело: не похлопочете ли, чтобы Русское Посольство употребило меня шпионом (тантей) для своих целей в Китае? Японское военное министерство содержало меня в Китае, но лишь пока кончилась наша с Китаем война; после того бросило меня без всяких средств; я был два года болен, и оно не помогло мне. (Действительно, по лицу и рукам видно, что недавно оправился, — исхудалый). Я не хочу больше служить ему.
— Но Вы пришли не туда, куда нужно: здесь Духовная Миссия, и политико–мирские дела не имеют места здесь. Можете, если хотите, объясниться в Посольстве; там есть переводчики. Вас поймут, выслушают и ответят, что найдут нужным.
— Переводчики — японцы?
— Есть японцы (Исигаме), есть русские (Вильм).
— С японцем я не могу говорить об этом; это должно быть секретно от японцев.
— Тогда просите объясниться с русским.
Не думаю, чтобы посланник нашел нужными его услуги. Но изумительна способность японцев всевозможно действовать для пользы своего отечества! По всей вероятности, есть и такие превратившиеся в русских до неузнаваемости для изучения России в пользу своего военного министерства. — Ведь этого Ямагуци ни один китаец не распознает и не догадается, что это японский шпион. Коса, шапочка, мягкость движений — все–все — чистейше китайское!
— Много ли у вас таких, как Вы? — спрашиваю.
— Есть–таки, но не настолько изучили китайский «орей», — говорит.
Учащиеся почти все собрались. За всенощной было пение двух хоров.
20 августа/2 сентября 1900. Воскресенье.
За Литургией был, между прочим, маленький, лысый, подвижный господин, оказавшийся русским; по выходе нашел его у себя вместе с кандидатом Марком Ивановичем Сайкайси. Увидев меня, он начал рекомендоваться:
— Москвич, агент торговой компании в Ханькоу, купеческого сословия, но образованный, потому что нынче и купцу нельзя без образования; член географического общества, путешествующий там и там… и прочее, и прочее. — Барабанил он себе похвалы таким чеканным тоном, что я не выдержал, расхохотался, свалив причину на что–то другое.
— Рефераты делаю, печатаю статьи, — продолжал он.
— Я буду читать Вас — позвольте узнать фамилию.
— Колобашкин, к Вашим услугам. — И он дал карточку.
По окончании разговора и чая, по моему совету, отправился в сопровождении господина Сайкайси осмотреть Токио.
От о. Петра Ямагаки длинное письмо с описанием, как без причины злобствующие на него продолжают свои козни, имеющие целью выжить его из Хакодате; даже катихизатора Петра Обара смутили и вооружили против о. Петра. Я тотчас же написал по–русски к Обара и Зилоту Моки, другому катихизатору, чтобы они были благоразумны, не отделялись от о. Петра и старались образумить немирных, которые ни в каком случае цели своей не достигнут, не заставят меня вывести о. Петра из Хакодате без достаточной причины на то; каприз же их не есть законная причина.
Вечером внушал регенту Алексею Обара приложить старания об обучении учеников Семинарии и Катихизаторской школы двухголосному пению; это–то и должно быть настоящим пением провинциальных японских Церквей. Четырехголосное может быть в очень немногих местах; одноголосное не благозвучно; двухголосному же никто в провинциях не может обучать, потому что преподавания сего рода пения не существует при Миссии. Сколько раз просил я Львовского ввести сие преподавание! Но для этого лентяя интерес японских Церквей разве существует? Теперь в его отсутствие нужно воспользоваться случаем завести преподавание всем семинаристам двухголосного пения после одного года пребывания их в школе; одного года довольно для усвоения одноголосного, а шесть лет пусть еженедельно имеют три класса двухголосного; кроме того, пусть по очереди поют всенощные и Литургии по пятницам и субботам тем же двухголосным пением. Катихизаторская школа должна следовать тому же правилу. Отныне сие начнется.