Дневники
Шрифт:
Проведя в ночлежке недели две, я спохватился, что ничего не пишу и сама она стала действовать мне на нервы: шум, невозможность побыть одному, духота и жара в кухне, а главное – грязь. В кухне стояла сладковатая рыбная вонь, раковины полны протухших рыбьих потрохов и страшно смердят. Еду приходится хранить в темных углах, населенных черными жуками и тараканами, всюду тучи мерзких ленивых мух. Спальня тоже была отвратительна – несмолкающий кашель и харканье, у всех в ночлежке хронический кашель (несомненно, из-за плохого воздуха). Мне надо было написать несколько статей, но в таких условиях это было невозможно – я написал домой, чтобы прислали денег, и снял комнату на Виндзор-стрит, поблизости от Харроу-роуд. Рыжий снова отправился странствовать. Большая часть этого повествования написана в библиотеке района Бермондси, там хорошая читальня и было недалеко от ночлежки.
Дорога на Уиган-Пирс
Дневник 31 января 1936 – 25 марта 1936
Второго
Боюсь, я должен сказать вам, что Уиган-Пирс не существует. Я специально поехал, чтобы увидеть его, в 1936 году – и не смог его найти. Но когда-то он существовал и, судя по фотографиям, длиной был около двадцати футов.
Уиган расположен посреди горнопромышленного района, и, хотя в некоторых отношениях это очень приятное место, живописным его не назовешь. Пейзаж его – терриконы, подобные горам на Луне, грязь, сажа и т. д. Уиган ничем не хуже полусотни других мест, но почему-то его всегда клеймят как символ уродства индустриальной зоны. Когда-то на одном из илистых каналов, что проходят через город, была ветхая деревянная пристань; кто-то в шутку назвал ее Уиган-Пирсом. Шутка разошлась по городу, ее подхватили комики мюзик-холлов, и благодаря им Уиган-Пирс стал притчей во языцех, хотя сам причал был давно разрушен (CW, XVI, p. 11).
Дневник
Оруэлл написал несколько вариантов будущей книги «Фунты лиха в Париже и Лондоне», поменяв порядок событий (первоначально лондонская часть предшествовала парижской); в результате книгу отвергли издательство «Джонатан Кейп» и Т. С. Элиот, главный редактор издательства «Фейбер и Фейбер» (так же, как впоследствии оба отвергнут «Скотный двор»). Оруэлл отказался от дальнейших попыток. Однако его приятельница миссис Синклер Фирз послала рукопись человеку, который станет в дальнейшем литературным агентом Оруэлла, – Леонарду Муру из агентства «Кристи и Мур». Мур убедил Виктора Голланца издать книгу. Оруэлл хотел опубликовать ее анонимно, во-первых, потому, что его экскурсия «на дно» могла расстроить родителей, а во-вторых, как он признался своему другу сэру Ричарду Ризу (редактору журнала «Адельфи», с которым сотрудничал), он испытывал суеверный страх, что, если его настоящее имя появится в печати, какой-нибудь враг может «навести на него порчу». Но Голланц очень хотел, чтобы автор был указан, и в конце концов Оруэлл предложил несколько имен, среди них – «Джордж Оруэлл». В некоторых других ситуациях и для друзей он останется Эриком Блэром, но с этого времени его сочинения, кроме некоторых текстов для Би-би-си, будут выходить под именем «Джордж Оруэлл». «Фунты лиха в Париже и Лондоне» Голланц выпустил 9 января 1933 года, и через шесть месяцев книга вышла в Нью-Йорке.
С апреля 1932 года по июль 1933-го Оруэлл преподавал в частной школе для мальчиков 11–16 лет «Готорнс» в Хэйсе, Мидлсекс. К Рождеству 1932 года он написал для учеников пьесу «Карл II». Осенью 1933 года он преподавал в школе чуть получше – в колледже «Фрейз». Но в декабре заболел пневмонией и оставил преподавание. С января по октябрь 1934 года он жил с родителями в Саутуолде. «Дни в Бирме» сначала были опубликованы в Нью-Йорке (25 октября 1934 года), а затем – с изменениями, чтобы застраховать автора от обвинений в клевете, – Виктором Голланцем 24 июня 1935 года. В Саутуолде он написал «Дочь священника» (издана 11 марта 1935 года и в Нью-Йорке 17 августа 1936-го). С октября 1934 года до января 1936-го Оруэлл работал на неполной ставке продавцом книжного магазина в Хэмпстеде. За это время он написал «Да здравствует фикус!», где герой, начинающий поэт, работает в книжном магазине.
Оруэлл отправился в Уиган 31 января 1936 года; в тот же день он сделал первую запись в дневнике и написал Виктору Голланцу. Юрист Голланца Гарольд Рубинстайн (тоже писатель, драматург и критик) желал удостовериться, что рекламное объявление, данное Оруэллом в «Да здравствует фикус!», не было «основано ни на каком реальном или узнаваемом объявлении». Заверив его в этом, Оруэлл ошибочно заключил, что все возможные вопросы относительно клеветы или диффамации решены и можно отправлять книгу в набор, а самому ему – заняться следующей работой: изучить, по предложению Голланца, условия жизни в так называемом «районе экономического бедствия» на севере Англии. По недоразумению считалось, что Оруэллу было выдано авансом lb500 для поездки на север. Как установлено теперь, это предположение было ошибкой. Кроме того, оно находится в противоречии с тем общеизвестным фактом, что Голланц никогда не выдавал своим авторам крупных авансов.
Его
В работе над книгой Оруэлл использовал свои дневники, но, кроме того, изучал значительное количество источников – многие из этих документов сохранились. Репринты этих материалов и другие данные можно найти в 10-м томе Полного собрания сочинений Оруэлла (CW, X, pp. 538–584). Возможно, Оруэлл печатал дневник, будучи на севере: при нем была машинка, на которой он писал письма. Машинопись дневника состоит из двух частей с отдельной нумерацией (с. 1–36 – с 31 января по 5 марта включительно; с. 1–25 с заглавием «Дневник» – за оставшийся период). Так что напечатан дневник, по крайней мере его вторая часть, возможно, был позже, и возможно, что часть исходного – рукописного – текста перепечатала жена Оруэлла Эйлин. В машинописном варианте есть изменения по сравнению с рукописью; здесь отмечены лишь самые существенные. Мелкие ошибки исправлены без комментариев.
Оруэлл приводит детали своих расходов по дороге на север и во время пребывания там. Даются они, конечно, в «старых деньгах», когда цены были гораздо ниже сегодняшних. Для удобства: в шиллинге было 12 пенсов, в фунте – 20 шиллингов (т. е. фунт равнялся 240 пенсам). Два полпенни составляли пенс, фартинг равнялся четверти пенса. Дать сегодняшний эквивалент ценам 1936 года (т. е. спустя семьдесят лет) трудно, но в грубом приближении тогдашние цены можно умножить на 40. Однако надо иметь в виду, что это лишь оценка в среднем: на некоторые товары цены выросли многократно больше, чем в сорок раз, а на некоторые – меньше.
Примечания либо следуют за днем, к которому они относятся, либо включены в удобное место дневниковой записи этого дня. Примечания Оруэлла отмечены символами (которыми пользовался он сам); примечания составителя – цифрами.
Поездом в Ковентри, по плану. Пансион «ночлег и завтрак», паршивый, 3 ш. 6 п. В холле сертификат в рамке, удостоверяющий, что (Джон Смит) удостоен ранга Primo Buffo {17} . В комнате две кровати; одному за комнату – 5 ш. Запах, как в обычных ночлежках. Слабоумная служанка с громадным телом, маленькой головой и валиками жира на затылке, странно напоминающими ветчину.
17
Primo Buffo: премьер в комической опере.
Паршивый завтрак с йоркширским коммивояжером. Прошел 12 миль до окраины Бирмингема; сел в автобус до Булл-Ринга (очень похож на рынок в Норидже), приехал в час дня. Ланч в Бирмингеме и автобусом до Стоурбриджа. Прошел 4–5 миль до молодежного хостела в Кленте. Почва везде красная. Яркие зяблики, снегири и самцы куропаток тихонько токуют. Кроме деревни Мериден {18} , между Ковентри и Бирмингемом редко увидишь приличный дом. К западу от Бирмингема на холмах обычная деревенская цивилизация. Весь день то и дело дождь.
18
Мериден: традиционно считается центром Англии. Здесь установлен памятник мотоциклистам, погибшим на Первой мировой войне.
Пройдено 16 миль. Расходы на транспорт 1 ш. 4 п. На еду 2 ш. 3 п.
Уютная ночевка в хостеле, я один на весь дом. Одноэтажное здание с огромной коксовой печью жарко натоплено. Плата – 1 ш. за кровать, 2 п. – за печь, пенсы в газовый счетчик за готовку. В хостеле продается хлеб, молоко и т. д. Нужен свой спальный мешок, но одеяла, матрас и подушки выдаются. Утомительный вечер: пришел сын коменданта и, вероятно, из любезности предложил сыграть в пинг-понг – под конец я едва держался на ногах. Утром долгий разговор с комендантом: держит домашнюю птицу, коллекционирует стеклянную и оловянную посуду. Рассказал, как во Франции, в 1918 году, двигаясь за отступавшими немцами, награбил ценнейшего стекла, но оно было обнаружено и, в свою очередь, отнято дивизионным генералом. Показал мне очень интересные японские картинки с явными следами европейского влияния – отцовские трофеи какой-то морской экспедиции года 1860-го.