Дневники
Шрифт:
Самое любопытное транспортное средство для перевозки угля, какое я видел, было сделано из упаковочного ящика и двух скалок вместо колес.
Часть украденного угля, по рассказам, продается в городе по 1 ш. 6 п. за мешок.
Грязь в этом доме начинает действовать мне на нервы. Здесь ничего не чистят и не вытирают пыль, в комнатах не убирают до пяти часов вечера, скатерть на столе в кухне никогда не меняют. За ужином видишь крошки, оставшиеся от завтрака. Самое противное – миссис Ф. все время лежит на диване в кухне. У нее отвратительная привычка отрывать полоски от газеты, вытирать ими рот и затем бросать их на пол. Сегодня утром во время завтрака под столом ночной горшок с содержимым. Еда тоже отвратительная. Дают маленькие, за два пенса, готовые пироги с говядиной и почками. Слышал жуткие рассказы о погребах, где хранится требуха, кишащая черными жуками. По-видимому, продукты поставляют через большие интервалы. Миссис Ф. датирует события этими поставками. «Дайте сообразить. Мне с тех пор три раза привозили заморозку (замороженную требуху)» и т. п. Насколько могу судить, «заморозку» привозят раз в две недели. И очень утомительно лежать, когда не можешь ночью вытянуть ноги.
Вчера
Когда клеть идет вниз, к горлу на секунду подкатывает, а потом закладывает уши. На середине пути клеть набирает огромную скорость (говорят, что в некоторых глубоких шахтах доходит до шестидесяти миль в час и больше), потом замедляется так резко, что кажется, она снова пошла вверх. Клети маленькие – футов 8 длиной, 3 1/2 – в ширину и высотой 6 футов. Должны вмещать 10 человек или (я думаю) тонны полторы угля. Нас было шестеро взрослых и двое мальчиков, но поместились с трудом; важно стоять лицом в направлении движения, а выход с обратной стороны.
35
Джерри (Джо) Кеннан: безработный в тот период горняк, активист Независимой рабочей партии. Он утверждал, что жилье на Уоррингтон-лейн, вопреки критическим замечаниям Оруэлла, было безупречно чистым и что «Оруэлл перебрался в комнату над мясной лавкой в поисках чего-нибудь похуже». Вынужденный или нет, переезд Оруэлла совпал по времени с болезнью миссис Хорнби (см. 14, выше). Кеннан, естественно, мог обидеться на то, что Оруэлл не прислал ему «Дорогу на Уиган-Пирс» с автографом; с другой стороны, он благосклонно отметил: «Книга честная. Не думаю, что краски сгущены. И думаю, дана ясная картина условий жизни в индустриальных районах в 1936 году» (Orwell Remembered, pp. 130, 133).
Внизу оказалось светлее, чем я ожидал: кроме ламп, которые были у каждого из нас, в квершлагах постоянные электрические лампы. Но чего я еще меньше ожидал – это низкие потолки. Я смутно представлял себе нечто вроде туннелей метро, но на самом деле там очень мало мест, где ты можешь выпрямиться. Высота потолка обычно 4 фута или 4 фута с половиной, иногда гораздо меньше, и то и дело встречается балка толще других, так что надо сгибаться под ней в три погибели. Местами стены ровные, почти как каменные стенки в Дербишире, – пласты сланцевой глины. Крепежные стойки почти все деревянные, тонкие бревна лиственницы нужной длины (увидев, сколько их, я понял, почему люди, закладывая плантации, почти всегда сажают лиственницу). Балка просто кладется на стойки, стойки опираются на деревянные лафеты вот так:
и никак не фиксируются. Опорные лафеты постепенно погружаются в землю – «пол поднимается», говорят шахтеры, но вес кровли сам придает устойчивость конструкции. Между прочим, стальные балки, заменяющие дерево, прогнулись – и это дает представление о тяжести кровли. Под ногами толстый слой каменной пыли и рельсы для вагонеток, ширина колеи примерно два с половиной фута. Если колея идет под гору, шахтеры часто съезжают по ней в деревянных башмаках: углубление в подошве более или менее соответствует рельсу.
После нескольких сотен ярдов ходьбы согнувшись ощутил сильнейшую боль в бедрах. И хруст в шее оттого, что, согнувшись, вынужден смотреть вверх, чтобы не стукнуться головой о балку, но боль в ногах сильнее. Чем ближе к забою, тем потолок ниже. Один раз должны были ползти по временному тоннелю без крепи, похожему на увеличенную крысиную нору, а в одном месте ночью обрушилась кровля – наверное, 3 или 4 [15] тонны камня. Он перегородил дорогу, остался только тесный лаз под потолком, и пришлось ползти, да так, чтобы не задеть балки. В конце концов мне пришлось остановиться на минуту, чтобы дать отдых коленям, а еще через сотню-другую ярдов мы добрались до забоя. Он был маленький, работали всего двое с инструментом, похожим на увеличенный электрический молоток {36} , которым пользуются при ремонте улиц. Рядом стояло динамо (или как оно там называется), подающее по кабелям энергию этому и другим механизмам. Отбойные молотки сравнительно маленькие, но весят 50 фунтов, и носят их на плече; бурами сверлят отверстия для взрывчатки. Шахтерские инструменты надеты на проволочное кольцо наподобие связки ключей – это делается, чтобы они не терялись.
15
Джерри Кеннан сказал 20 или 30. Не знаю, кто из нас оценил точнее. [Рукописное примечание Оруэлла.]
36
Оруэлл, вероятно, имел в виду пневматические отбойные молотки, а не электрические.
Мы прошли еще несколько сотен ярдов до одного из главных забоев. В это время там не работали, но к забою ярдах в двухстах пятидесяти дальше шла новая смена. Здесь была большая машина, которую обслуживала бригада из пяти человек. У машины вращающийся диск с зубьями дюйма два длиной, посаженными под разными углами. В принципе, она похожа на сильно утолщенную циркулярную пилу, только зубья расставлены гораздо шире, и работает она в горизонтальном положении, а не вертикальном. Бригада передвигает ее в забое, ее передняя часть может заворачиваться в любом направлении, и машинист подводит ее к груди забоя. Двое лопатами грузят уголь на резиновую ленту транспортера, который везет его к вагонеткам в штреке, и паровой погрузчик грузит их в клети. Я не представлял себе, что операторы врубовой машины работают в пространстве меньше ярда высотой. Когда мы подползли к груди забоя, там в лучшем случае можно было стоять на коленях, и то согнувшись. Думаю, большую часть времени людям приходится работать лежа на животе. Жара тоже ужасная – градусов под сорок, насколько могу судить. Машина вгрызается в пласт, проделывает полукруглую выемку, ее периодически продвигают вперед и ставят подпорки. Я изумлялся тому, как эту громадную машину – плоскую, конечно, но в 6 или 8 футов длиной, весящую несколько тонн и снабженную полозьями, а не колесами, – могли переправить сюда по тоннелям длиной в милю или около того. Даже продвигать ее в пласт – чудовищный труд, учитывая, что делают это практически лежа. В забое мы увидели мышей, их, говорят, здесь множество. Больше всего, по рассказам, в шахтах, где есть или были лошади. Не понимаю, как они вообще могли очутиться в шахтах: якобы мышь (благодаря тому, что поверхность тела у нее велика по отношению к весу) может упасть с любой высоты и не разбиться.
На обратном пути я настолько устал, что едва мог двигаться, каждые пятьдесят шагов останавливался передохнуть. Под каждой балкой приходилось нагибаться, потом распрямляться – мучительные усилия, и неслыханное облегчение – выпрямиться во весь рост, когда в кровле выемка. Иногда, встав на колени, не мог подняться: ноги отказывали. Еще хуже, что ниже всего кровля на уклонах, и приходится идти не только согнувшись, но еще и боком. Мы были изрядно угнетены – все, кроме водившего нас инженера, привычного ко всему, и двух мальчиков, которым не нужно было нагибаться. Хуже всего досталось мне – как самому высокому. Хотелось бы знать, есть ли среди шахтеров люди моего роста и, если есть, страдают ли они от этого. Шахтеры, которых мы встречали внизу, двигались необычайно живо, бегали между подпорок на четвереньках, по-собачьи.
Поднявшись наконец на поверхность, мы смыли самую заметную грязь и выпили пива. Я пошел домой, пообедал и долго отмокал в горячей ванне. Меня поразило количество приставшей грязи и то, как трудно ее отмыть. Она въелась в каждый дюйм моего тела, несмотря на комбинезон и всю одежду под ним.
Ванны есть у немногих шахтеров, чаще это лохань с водой перед очагом в кухне. Скажу, что соблюдать чистоту, не имея в доме нормальной ванны, невозможно.
В помещении, где мы переодевались, было несколько клеток с канарейками. Этого требует закон – для проверки воздуха, предотвращения взрывов. Их спускают в шахту, и, если они не падают в обморок, воздух безопасен.
Лампы Дэви светят довольно хорошо. Пламя в них отделено от окружающей атмосферы мелкой сеткой. Оно не может пройти наружу, если сетка достаточно мелкая. Необходимый для горения воздух она пропускает внутрь, а огонь наружу не пропускает, что позволяет избежать взрыва опасного газа в воздухе. Полностью заправленная лампа горит 8–12 часов. Лампа заперта, так что если она погасла в шахте, зажечь ее снова нельзя. Шахтеров перед спуском обыскивают, чтобы не брали вниз спички.
В среду (25-го) отправился в Ливерпуль повидаться с Дайнерами {37} и Гарреттом {38} . Должен был вернуться тем же вечером, но, приехав в Ливерпуль, сразу почувствовал себя плохо и позорно разболелся, так что Дайнеры уложили меня в постель и настояли, чтобы я остался на ночь {39} . Вернулся вчера вечером.
Гарретт произвел на меня большое впечатление. Знай я, что он пишет под псевдонимом Матт Лоу в «Адельфи» и кое-где еще, постарался бы познакомиться с ним раньше. Крупный, крепкий малый лет тридцати шести, ливерпульский ирландец, воспитывался в католичестве, но теперь коммунист. Говорит, что за последние 6 (кажется) лет имел работу месяцев 9. Мальчишкой пошел во флот, около десяти лет плавал, потом был докером. Во время войны его корабль торпедировали, и он затонул за 7 минут, но они ожидали торпедной атаки и приготовили шлюпки заранее – все спаслись, кроме радиста, который отказался покинуть пост, пока не получит ответа. Во время сухого закона работал в подпольной пивоварне в Чикаго, видел налеты, видел Баттлинга Сики {40} сразу после того, как его застрелили на улице, и т. д., и т. д. Все это, однако, занимает его гораздо меньше, чем коммунистическая политика. Я убеждал его написать автобиографию, но он живет в двух комнатах на пособие, с женой (которая, как я понял, не одобряет его писательства) и несколькими детьми, так что не может усесться за длительную работу и пишет только рассказы. Не говоря уже о том, что в Ливерпуле страшная безработица, он повсюду в черных списках как коммунист и для него найти работу почти невозможно.
37
Мэй и Джон Дайнеры руководили ливерпульским отделением «Адельфи». Оруэлла познакомил с ними либо Миддлтон Марри, либо Ричард Рис, редакторы «Адельфи». Джон был телефонным инженером. Оруэлл приехал больным и поэтому меньше повидал в Ливерпуле, чем рассчитывал. Он сказал хозяевам, что хотел бы вернуться в Лондон на судне, чтобы самому почувствовать, каковы условия в море. Есть очаровательные воспоминания о нем у Мэй Дайнер в Orwell Remembered, pp. 134–136. Заканчиваются они так: «Он был такой подлинный человек… Мы не испытывали никакого неудобства в его присутствии. Только что он был немногословен, если речь не шла о книгах или предметах, которые его интересовали, об экономическом кризисе… И однако от него исходило тепло, ты ощущала заботу, если угодно».
38
Джордж Гарретт (1896–1966) был безработным моряком, с которым Оруэлл очень подружился. Он писал в «Адельфи» и рассказы под псевдонимом Матт Лоу (т. е. matelot – моряк). В 1920-х долго жил в США и был членом ИРМ – международной рабочей организации «Индустриальные рабочие мира». Благодаря умению имитировать американский акцент получал маленькие роли в Мерсисайдском театре «Юнити».
39
Из четырех или пяти дней, что Оруэлл прожил у Дайнеров, три, по их настоянию, он провел в постели (Crick, p. 285).
40
Баттлинг Сики (1897–1925; урожденный Амаду М’Барик Фаль) – сенегальский боксер, в Первую мировую войну сражался во французском колониальном полку. В начале 1922 года, против ожиданий, нокаутировал знаменитого французского чемпиона Жоржа Карпантье и стал чемпионом мира в полутяжелом весе. Вскоре уступил титул ирландцу Майку Мактигу. Попытка Сики сделать себе имя в США закончилась неудачей, и однажды утром он был застрелен на улице Нью-Йорка. Бой Сики с Карпантье был снят на пленку и широко демонстрировался. Возможно, Оруэлл видел фильм, еще находясь в Бирме.