Дни и ночи
Шрифт:
— Я могла бы часами рассказывать, но даже думать об этом не хочется.
— Кто знает, может, когда-нибудь археологи признают вашу правоту? — предположил Рикардо. — Я верю в справедливость.
Она рассмеялась:
— До чего же вы наивны! Никакой справедливости не существует.
— Я наивен, это так. Как и многие другие, я по-детски доверчив. — И он повторил слова Доры, сказанные накануне: — «Мне часто ставили это в упрек, но я принимаю это как комплимент».
Дора покраснела и поспешно заявила Альберто:
— Я оставляю вас. Мне надо составить краткий обзор участка Б-пять.
— Участок Б-пять? — переспросил Рикардо.
— Мы обозначили каждую точку раскопок специальным кодом. На самом деле Б-пять — всего-навсего дом гончара.
— Могу я пойти с вами? Я буду тихо себя вести, можете не беспокоиться.
Она мгновение колебалась, потом решилась:
— Если это вас развлечет, почему бы и нет? Но предупреждаю: смотреть, как археолог составляет обзор, не очень-то интересно.
— Как только мне станет скучно, я исчезну. Альберто Криспи попросил:
— Дора, не забудьте проверить, хорошо ли упакован диск. Я не высокого мнения о некоторых рабочих.
— Конечно, я займусь этим.
— Диск? — удивился Вакаресса.
— Уникальная вещь! Это — глиняный круг, найденный одним из моих предшественников. Обе его стороны покрыты иероглифическими значками, которые еще никому не удалось расшифровать. Этот предмет — настоящий ребус, с которым мы не в состоянии справиться. Обычно он находится в музее Ираклиона. Но музей залило неделю назад, и главный хранитель решил, что лучше доверить его нам на время ремонтных работ в залах. Сегодня за ним должны приехать представители музея.
— Я пошла. До скорого. — Она сделала знак Рикардо: — Вы идете?
Потные и пыльные рабочие, вооружившись лопатами и ивовыми корзинами, суетились у выкопанных ям. В широких штанах, с тюрбанами — вероятно, наследством турецкой оккупации, — они больше походили на шайку бандитов.
Проходя мимо, Дора тепло поздоровалась с ними. Казалось, она каждого знала по имени. Она, такая женственная, вписывалась в эту суровую обстановку гораздо органичнее, чем могла бы вписаться в атмосферу чайного салона.
— Сразу видно, вы любите свое дело, — заметил Вакаресса.
— Люблю!.. Да археология — моя страсть. Я бы сказала даже, она смысл моей жизни.
— Представляю, как нелегко утвердиться в чисто мужской профессии!
— О да! Годы ушли, чтобы добиться этого. Я всем пожертвовала — личной жизнью, семьей. Всем.
— Ваши родители противились?
— Иначе и быть не могло. Вы знаете, что у девушки нет выбора: либо она выходит замуж, либо ее предают анафеме. Я предпочла второе наказание первому.
Рикардо невольно улыбнулся:
— Разве замужество — тоже наказание?
— Когда оно не основано на любви, конечно. Вы еще не знаете Греции. В некоторых семьях, если не сказать — в большинстве, девушка не имеет никаких прав. Все решает отец. Подобно всемогущему Зевсу, он распоряжается дочерью, определяет ее судьбу. Греческая помолвка больше похожа на коммерческий торг, чем на полюбовную сделку.
— Вы удивитесь, но в Аргентине почти то же самое. Все мы, латиняне, имеем схожие традиции. Мой отец тоже чем-то был похож на Зевса. И родись я девочкой, меня бы здесь не было, сейчас я вязал бы варежки для ворчливого мужа.
Дора расхохоталась.
— Зато вы избавились бы от многих неприятностей. — И добавила, пристально глядя на Рикардо: — И от многих кошмаров…
— Я ни о чем не жалею. Ведь они привели меня к вам. Она прекратила дальнейшее обсуждение, заявив:
— А вот и дом гончара.
Рикардо огляделся вокруг. Вместо дома он увидел остатки разрушенных стен, разбитую на квадраты землю, усеянную керамическими осколками и предметами из обожженной глины.
— Вижу, вижу ваше разочарование, — усмехнулась Дора. — Такова археология: чтобы ею заниматься, необходимо воображение.
Она поставила сумку на землю и достала карандаш и карту.
— А теперь подождите. Я ненадолго.
— Делать мне нечего. Пожалуй, сяду в уголке и буду на вас смотреть. Я и так ждал много веков.
Она окинула его критическим взглядом:
— Рикардо, во избежание недоразумений… Я вам сказала, что не возражаю, если вы пробудете с нами несколько дней. Но большего я вам не обещала.
— Я так и понял.
Пожав плечами, она углубилась в работу.
— Вы родились в Афинах? — поинтересовался он, усаживаясь недалеко от молодой женщины.
— Да. У подножия невысокого холма, возвышающегося над городом. Он похож на скалу. Согласно легенде, Афина уронила ее при перевозке из каменных карьеров в Акрополь. Ничего оригинального. В Греции вы не найдете камня, у которого бы не было своей легенды.
— Поэтому вы решили стать археологом…
— Нет. Желание заниматься археологией появилось после чтения журнала, в котором рассказывалось о жизни Шлимана. Вам известна эта фамилия?
— Да, — подтвердил Рикардо.
— Мне было тринадцать лет, я была послушной девочкой. В статье рассказывалось, как этот великий человек задумал найти Трою, положившись в основном на интуицию, как сын обедневшего пастора сам начал изучать языки, древние и современные. Известно ли вам, что он знал их больше двадцати?
Увлекшись, она с горячностью говорила о легендарном археологе, расписывала его подвиги, почти забыв о присутствии Рикардо. Он слушал, не испытывая ни малейшего желания перебить. Ему нравились модуляции ее голоса. Он любил ее.
— Извините. — Дора неожиданно прервала свой рассказ. — Меня занесло. Так всегда бывает, когда я говорю об археологии вообще и о Шлимане в частности.
— Не стоит извиняться. Вы открыли мне глаза на мир, заинтересовавший меня. Я не знал о нем абсолютно ничего, пока не приехал в вашу страну.