Дни, как сегодня
Шрифт:
— С чудесами, — толстый подозрительно прищурился. — Что это значит — с чудесами?
— Фокусы, с которыми я выступаю, — сказал Абрам. — Я фокусник, а в ящике — мой реквизит.
— Е-мое! — воскликнул флегматичный, который притащился за ними на лоджию. — То-то я все время думаю, что ты мне кажешься знакомым, только не знаю откуда. Ты же Абрам Кадабрам — фокусник в парике и с собачкой, который выступает в передачах для детей. Каждую неделю ты показываешь, как делать фокусы, правильно? Мой сын тащится от тебя. Каждый день он только и…
— Этот реквизит стоит много
— Для меня — он очень дорогой, дороже денег, — сказал Абрам, — но для кого-нибудь еще… — он пожал плечами.
— Это — мне решать, — сказал толстый. — Открывай ящик.
Абрам открыл ящик и начал доставать из него всякие вещи. Большие и маленькие платки, трости, стеклянные банки и деревянные шкатулки.
— Что это? — спросил толстый, показав на деревянный ящичек средней величины, на крышке которого было вырезано изображение дракона, изрыгающего огонь.
— Я покажу тебе, это — волшебство. Чудо из страны чудес. — Сказал Абрам и бросил на толстого ироничный, взгляд. Он смахнул пыль с черного цилиндра и надел его на голову. Затем подошел к стоявшему на буфете радиоприемнику со встроенными часами, вынул вилку электропровода из розетки и положил приемник в ящичек.
— Фокус-покус, — провозгласил Абрам и дважды легонько стукнул волшебной палочкой по ящичку. Затем он открыл его — ящик был пуст… Нисим уважительно присвистнул.
— Немедленно верни этот приемник! Ты слышишь — немедленно! — закричал толстый и замахал перед лицом Абрама одним из бланков. — Я уже выписал на него квитанцию!
Абрам улыбнулся и снова открыл ящичек. Внутри лежала черная накидка. Абрам перекинул ее через руку и направился в спальню.
— Ты лучше не зли меня, ты слышишь? Немедленно верни приемник! — вопил толстый, не отставая от Абрама.
В спальне Абрам набросил накидку на картонную коробку с телевизором, который купил для своей матери.
— Ты что это делаешь? — кипятился толстый.
Абрам взглянул ему прямо в глаза и прошептал: «Алла казам — алла казум». Он резко сдернул накидку с коробки — она осталась на своем месте. Толстый облегченно вздохнул. Абрам раскрыл коробку — она была пуста… Нисим, заглянувший в нее из-за плеча толстого, восторженно захлопал в ладоши.
— Ну, ты совсем зарвался, — процедил толстый. — Так вот знай: то, что ты сделал — уголовное преступление, это фактически кража. Ты слышишь меня? Я немедленно иду сообщить об этом в полицию, ты слышишь?
Толстый вышел из комнаты, хлопнул дверью.
— Это было поразительно, просто поразительно. — восторгался Нисим. — Но будь осторожен: этот Кауфман — сволочь, он действительно пойдет в полицию.
— Переживем, — отмахнулся Абрам и вытащил телевизор из-под кровати, где прятал его все это время. — Он вернется с полицией не раньше, чем через полчаса — достаточно времени, чтобы отнести телевизор на квартиру к родителям.
Нисим помог Абраму поднять телевизор.
— Спасибо, — сказал Абрам.
— Я хоть и не знаю твою мать, но все равно пожелай ей веселого дня рождения и от меня, а?
Абрам согласно кивнул и вышел из комнаты.
— Эй, Абрам, — услышал он, когда
— Кауфман забыл здесь вот это, — Нисим скомкал все квитаниии в маленький комок и засунул его в кулак правой руки, затем прикоснулся тростью к сжатому кулаку и произнес: «Алла казам — алла казум». Он разжал кулак — квитаниии исчезли…
— Та-рам! — воскликнул Нисим, снял цилиндр и поклонился.
Из сборника «Лагерь Кнеллера» (Тель-Авив, 1998 г.)
Рассказ о водителе автобуса, который хотел быть Богом
Это рассказ об одном водителе автобуса, который никогда не открывал двери автобуса опаздывавшим. Этот водитель не открывал двери ни для кого. Ни замкнутым старшеклассникам, которые обычно бежали рядом с кабиной и смотрели на него умоляющим взглядом; ни тем более упрямцам в теплых куртках, которые со всей силы барабанили в дверь, будто вообще пришли вовремя, и это он нарушает порядок; и даже старушкам с коричневыми бумажными пакетами, наполненными покупками, и которые махали ему дрожащей рукой.
Это не из-за того, что водитель был такой злой и поэтому не открывал дверь, нет, в нем не было и капли злости. Это было из-за его принципов. А принципы этого водителя гласили: если кто-либо опаздывает, скажем, не более, чем на полминуты, остается без автобуса и теряет из-за этого четверть часа своей жизни, то более справедливо по отношению к обществу не открывать ему дверь, поскольку эти полминуты теряет уже каждый сидящий в автобусе. И, если, предположим, в автобусе сидят шестьдесят человек, которые никому ничего плохого не сделали и пришли на остановку вовремя, то они вместе потеряют уже полчаса, что в два раза больше, чем четверть часа…
Такова была единственная причина, по которой водитель никогда не открывал дверь опаздывавшим. Он знал, что пассажиры не имеют ни малейшего представления об этом его принципе, как, впрочем, и те, кто бегут за автобусом и делают ему знаки открыть дверь. Он также знал, что большинство из них считает его просто сволочью. По-человечески ему было бы гораздо проще дать им подняться в автобус, услышать от них слова благодарности и увидеть их улыбки. Однако, делая выбор между благодарностью и улыбками, с одной стороны, и благом общества, с другой, водитель автобуса без всяких колебаний выбирал второе.
Человека, которому более других предстояло пострадать от этого принципа водителя автобуса, звали Эди. Только он, в отличие от других людей, даже не пытался бежать за автобусом в силу того, что был лентяем и пессимистом. Этот Эди был помощником повара в баре-ресторане, который назывался «Бистро» — как и популярная игра в слова, которую придумал глупый хозяин этого заведения. Еда в «Бистро» была не очень, но сам Эди был очаровательный человек, настолько милый, что, когда, например, у него получалось не очень хорошее блюдо, он сам выносил его к столу и извинялся перед посетителями.