Дни нашей жизни

Кетлинская Вера Казимировна

— Я бы руководителей в порядке партийной дисцип­лины заставил спортом заниматься. Поглядишь иной раз — завод большой, богатый, а стадиона нет, катка нет, спорт в загоне... Почему? Меня комсомольцы с первым ледком на каток тянут — приду, увижу своими глазами: коньков мало, музыки нет, раздевалка тесна. Ну и позаботишься, чтоб все было как следует.

— Тогда вас надо всеми видами спорта охватить!

— Вроде того и получилось, — сказал Диденко. — Я ведь из монтажников, товарищ Карцева, а наше дело такое: сегодня на север, завтра на юг. Лыжный костюм и трусики всегда наготове. Что такое монтаж турбины,

вы должны знать. Работаешь, себя не видишь, а когда выпадает свободный час — прямо как с цепи срываешь­ся, на воздух, на солнышко, на простор тянет. Ну и ки­даешься: если лето, — так в море или там в речку какую ни на есть, если зима, — на лыжи или на коньки, что попадется. И гимнастику от своих хлопцев требуешь, чтоб размяться с утра; ну, а раз с других требуешь, то и сам первым разминаешься.

Он вдруг схватил Аню за рукав:

— Глядите, глядите, дядя Коля пошел!

Седой конькобежец, перед которым расступались при входе, взял старт на беговой дорожке. С ним бежало еще трое, остальных будто ветром сдуло, зато зрители выстраивались по всему пути.

Аня не могла понять, что отличает дядю Колю от других бегунов: он как будто так же держался, так же широк и ритмичен был размах его длинных, узких конь­ков, все так же, как у других, только был он намного старше, — и все-таки он оторвался от остальных и без видимых усилий шел впереди, всего на шаг, потом на два шага; так прошел круг и вышел на второй, мельком оглянулся и вырвался еще на шаг вперед.

— Дядя Коля, да-вай, да-вай! — кричали десятки го­лосов.

— Давай, давай, жми! — закричал и Диденко, при­поднимаясь.

На третьем круге дядя Коля начал сдавать. Между ним и вторым бегуном расстояние медленно, но упорно сокращалось. Теперь видно было, что дядя Коля напря­гается, стараясь удержаться впереди.

— Давай, давай! — закричала и Аня, всем сердцем желая победы дяде Коле. И в эту минуту, недоброжела­тельно взглянув на его соперника, узнала человека, ко­торого никак не ожидала увидеть здесь.

Алексей Полозов бежал сосредоточенно и строго. Казалось, он работает, и не видит бегущего впереди че­ловека, и не думает ни о чем, кроме самого бега — точ­ного, легкого, почти автоматического. Но расстояние между ним и дядей Колей все сокращалось, и Полозов слегка изменил направление, чтобы обойти соперника; теперь они бежали почти рядом: две пары коньков одно­временно сверкали, как клинки.

— Бра-во, дя-дя Ко-ля! Бра-во, дя-дя Ко-ля! Дядя Коля финишировал первым.

— Пятьдесят лет, а каков бегун, а? — говорил Ане Диденко. — И сталевар неплохой... Здесь что, любите­ли! А он до недавнего времени и с мастерами спорта тягался!

Аня слушала рассеянно, ей было жаль Полозова. Предоставив зрителям рукоплескать победителю, Алек­сей один шел новый круг, и его бег был все так же то­чен, быстр, легок. Вот он пронесся мимо, обогнул това­рищей, окружавших дядю Колю и начал пятый круг. Два бегуна бросились вслед за ним, что-то крича, но Алексей не приостановил бега и не оглянулся. Когда он снова пробегал мимо, Аня разглядела его веселые глаза под полукружиями спортивного шлема. Неужели он сов­сем не устал? Вид у него был такой, будто он бегал просто для своего удовольствия, вовсе не думая о до­гоняющих его соперниках.

— Леша! Леша! Давай! — громовым голосом

закри­чал Гаршин.

А тот вдруг замедлил бег, спокойно пропустил мимо своих преследователей, сдернул шлем и сошел с бего­вой дорожки.

— Что ж ты, Полозов! — кричал Гаршин.

— Ну вот, подрядился я вам бегать! — сказал Алек­сей, глубоко дыша.

Заметив Аню и Диденко, он удивился и приветливо помахал им рукой, но не подошел. Аня смотрела, как он бежал к выходу, расправив плечи, взмахивая рука­ми. Группа мальчишек провожала его.

— Выносливость очень хорошая, — сказал Диденко. И, поглядев на Аню, спросил: — Это он вас уговорил в технический кабинет?

— Он.

— Все-таки есть у Полозова нюх на людей, — сказал Диденко и некоторое время молчал, потом потянул Аню со скамьи.

— Пойдемте одеваться, разве можно в этаком платье сидеть?

В раздевалке он остановил ее, хотя стоять на коньках было трудно и неловко.

— Техникой, как и спортом, с малых лет увлечься надо. Вот эти пареньки — самый ваш материал. — Он кивнул на ватагу подростков, со стуком пробегавших мимо на коньках. — Я, по крайней мере, в их возрасте и на льду белкой крутился и мастерил всякое.

Кешки среди пареньков не было, — должно быть, он все еще фокусничал на катке, но Аня вспомнила именно его и вдруг очень отчетливо подставила на его место другого, такого же непоседливого, тоже, наверное, «трудного» паренька — Николку, или Кольку, Диденко. Он и сейчас неугомонен, — каким же огонь-парнем он был в шестнадцать лет?

— Это я понимаю, Николай Гаврилович, — сказала Аня. — Только одно тут мешает. То, что женщина.

Он понимающе улыбнулся:

— Да, женское руководство мальчишки не очень любят. Но вы перешибете, я думаю. — И без перехода: — Что же мы стоим этакими эквилибристами?

Аня сдавала коньки, когда появился Гаршин. Ди­денко уже не было возле нее, — он сидел на скамейке; сняв один ботинок с коньком, и, забыв снять второй и переобуться, беседовал с подсевшими к нему комсомоль­цами. Время от времени до Ани доносился его голос:

— О водной станции надо думать именно сейчас, именно сейчас!..

— То есть как так нету? Поезжайте в облпрофсовет, требуйте!

И Аня поняла, что Диденко и с нею заговорил не случайно, что он работает и тут, в этот чарующий вечер на катке, так же, как всегда и везде, если попадается хотя бы один заводской человек... и в этом, наверное, и есть суть того, что называется профессией партийного работника.

Гаршин мигом, без очереди, получил пальто, подхва­тил Аню под руку:

— Вы сегодня добрее?

Они вышли на проспект. Перед ними и рядом с ними с катка по домам шагали группки, пары, одиночки. По­блескивали коньки, зажатые под мышкой или болтаю­щиеся в руках. Девичьи голоса кричали:

— Николай Анисимович, до свиданья!

Все было чудесно: морозец, пощипывающий разгоря­ченное лицо, поблескиванье коньков, дядя Коля, чинно шагающий где-то тут, близко, две цепи огней уходящего вдаль проспекта, напутствие Диденко, «мала куча», устроенная Гаршиным на льду, фокусы Кешки, и то, как Полозов делал круг за кругом, и снежинка, вдруг порх­нувшая по щеке. Гаршин шел рядом, крепко поддержи­вая ее под локоть, и это тоже естественно вплеталось во все, что принес нынешний вечер.