Дни силы и слабости
Шрифт:
Судя по все той же невозмутимости, с которой Матильда рисовала дядьку в очках, она действительно все поняла. Поразительно беспроблемный ребенок.
– Возьмете меня с собой? – я спросила это только из вежливости. Все понимают: захочу – поеду. Не захочу – никто заставлять не будет.
– Придется.
– В смысле?
Когда Сенк говорит «придется» – это звучит нехорошо.
– Я не успел тебе сказать. У тебя теперь нет квартиры.
***
Больше всего на свете Матильда боится врачей. Причем не тех, которые просят сделать «а-а» или ставят уколы. Уколы – это плохо, но не смертельно. По-настоящему Матильда боится тех, которые вызывают к себе в кабинет и задают странные вопросы. «Какая сегодня погода?»,
Воспитатели – люди, по мнению Моти, не менее странные, – тоже умом не блистали. Фрау Гердт, например, и вовсе вела себя вызывающе. Даже для взрослых. Эта женщина с высокой старомодной прической и морщинистой шеей, казалось, вообще не умела сопоставлять свои мысли с тем, что творится на самом деле. Она приходила в настоящий ужас, если узнавала, что на уроке географии Матильда вместо карт рисует слонов. «Деточка, рисовать животных надо в свободное от учебы время! На уроке географии изволь заниматься географией! Это твоя обязанность, как ученицы. Лагерь существует для того, чтобы дать тебе образование! Еще и за государственный счет! Дети твоего возраста мечтают здесь учиться, а ты отвергаешь протянутую тебе руку!» Подобные выговоры приводили Матильду в уныние. Потому что на самом деле лагерь существует вовсе не для того, чтобы давать ей образование – лагерь существует для того, чтобы исследовать детей. И никто не просил никакой руки.
Хуже всего было то, что они не верили в ее слонов. В гномов. Вместо того, чтобы послушать о том, куда они уходят, Матильду сажали в кресло и просили выпить таблетку. Синюю. Круглую. После нее хотелось спать.
Однажды в воскресенье, когда ученикам лагеря разрешались визиты домой и Сенк забрал сестру погулять по городу, она рассказала ему о таблетках. Синих круглых пилюлях, от которых хочется спать. Сенк несколько секунд серьезно о чем-то думал.
– А ты не запомнила состав?
– Я не видела упаковки. Мне даже блистер не дали.
– И название не сказали?
Матильда помотала головой.
– Вот суки, теперь и за детей взялись. – Сенк ощупал карманы, но сигарет, как обычно, не нашел. Он постоянно забывал о том, что завязывает.
Они медленно шли по городу.
– Как только у меня появится возможность, мы отсюда уедем.
– Куда?
– Не знаю. Туда, где лучше. К цивилизации. Моть, как только я раздобуду тебе документы, мы свалим.
В этом, столь серьезном и многообещающем заявлении Матильда почувствовала надежду. Ее заберут из этого места. От нее наконец все отстанут. Ей больше не придется ежедневно смотреть на морщинистую, как у рептилии, шею фрау Гердт.
Они зашли в кафе, выпили по двойному шоколаду, Сенк рассказал, как дела в мире. Конфликты, долги, и новые конфликты по поводу долгов. По городу пустили петицию о ночном транспорте. За езду на нерастаможенном авто ввели уголовную ответственность.
Восьмилетняя девочка была гораздо более благодарным слушателем, чем многие его знакомые. Экономика, история, новости о соседях, рассуждения о вреде синтетической еды – все это было воспринято с вниманием и осмыслением. С готовностью высказать возражения и аргументировать их. Сенк никогда не верил учителям сестры, когда те жаловались на ее успеваемость. Он по-своему ею гордился. Если Матильда не учит географию, значит сей предмет настолько бесполезен, что это очевидно даже ребенку.
Ближе к вечеру, когда выходной закончился и воспитанники лагеря должны были возвращаться в свои корпуса, Сенк еще раз пообещал сестре побег, посоветовал быть снисходительнее к столовским супам и добавил:
– Держитесь, фройляйн Реймер, осталось совсем чуть-чуть.
Матильда с улыбкой отсалютовала.
– И это… таблетки не пей. Ни под каким предлогом.
– Хорошо.
Сенк с грустной улыбкой проследил, как она возвращается в свой корпус, где по двору бегали нормальные дети. Он считал слово «норма» ругательным. Но на этот раз он мог не беспокоиться, Матильда себя в обиду
На следующей неделе Сенк забрал сестру из лагеря, как и обещал.
1.1. Цены
Несмотря на явное пренебрежение учебными заведениями вроде лагерей и университетов, которые государство заботливо навязывает нам с малолетства, Сенк – дипломированный математик, на мозг которого некогда охотились ведущие корпорации города Ж. И даже Столицы. Правда, высшее образование он получил в тех же подворотнях, что и я. В лагере и университете он появлялся только для сдачи экзаменов. Это, однако, ничуть не помешало его карьерному росту. Получив государственный диплом, он отказался от всех предложений из центра, уведомил все корпорации об отказе и устроился в маленькую IT-контору на позицию Big Data Analyst, суть которой наверняка не до конца улавливает сама контора. Четверть его доходов по-прежнему составляла спортивная торговля черной электроникой – самопал, конфискат, б/у и контрабанда из «цивилизованного мира». Не знаю, что его привлекало больше – прибыльность такого бизнеса или его запретность. Я даже склоняюсь к тому, что это необходимые атрибуты его стиля жизни. «Чтобы жить незаметно, надо и зарабатывать незаметно».
Это вряд ли прозвучит, как заслуга, но учиться мы тоже умеем незаметно. Ей-богу, зачем тратить время на бесполезное жужжание странных людей с сухой кожей, если можно потратить его на приобретение знаний и навыков, которые действительно пригодятся. Матильда, например, может целыми днями рисовать слонов, и это ей, видимо, пригодится. У каждого человека есть что-то, что ему жизненно необходимо – учебные лагеря могут научить чему угодно, но только не этому.
Я сижу над своим чаем с лимоном и не очень перевариваю то, что слышу.
– Еще раз.
Сенк прекрасно понимает, в каком я смятении, и начинает разжевывать все сначала.
– Вчера была суббота. Тебя поймали в пятницу вечером. Об этом ты мне еще отдельно расскажешь. Узнал я об этом вечером в субботу – вчера то есть. Мне пришла заказная записка с уведомлением о том, почем нынче узники Бухенвальда. Не пять. Не шесть. Даже не двадцать тысяч. По меркам нормальных людей – это целое состояние. Я, честно говоря, слегка напрягся, поскольку таких денег на самом-то деле ни один человек не стоит. Если объективно. – Он доедал пюре. – А буквально за полдня до этого мне пришла другая записка – опять про то, что будет война. Я счел, что будет разумно сбыть твою квартиру, мой квак и «фиолетовый список», чтобы, во-первых, заплатить за тебя, во-вторых, – было чем оплачивать наш побег и, в-третьих, – было на что жить, пока ты не найдешь новую работу.
Меня застала врасплох новость о том, что Сенк продал свой квак. Это невозможно. Он скорее душу дьяволу продаст. Или… ну, или он что-то недоговаривает.
– Кто прислал записку?
– Без понятия.
– Ты всерьез хочешь уехать просто так туда-не-знаю-куда?
– А что делать, – он пожал плечами, – во всяком случае, это лучше, чем проснуться однажды посреди блокады, когда ресурсов останется вообще тьфу, а народ станет еще агрессивней. Правительство свалит за бугор при первой же возможности, оставив войну гражданской самообороне. И все начнут превращаться в крыс. Так вот. Я решил, что, как только ты выйдешь – тоже захочешь свалить отсюда, пока вокруг не начали рваться снаряды. Это логично. А денег у тебя, насколько я знаю, нет. У тебя есть только недвижимость. Причем получше этой-вот конуры. – Он окинул глазами комнату, не двигая головой. Обычно так делают люди, слишком хорошо ориентирующиеся и в своих мыслях, и в окружающем их пространстве. – Я пошел по «фиолетовому списку». Третий номер – мой хороший знакомый, бывший нотариус. Сейчас как раз занимается недвижимостью. Он согласился купить. Я загнал по дешевке. Без смены замков, но с мебелью. Сама понимаешь, дело срочное. Я предупредил: «Ключей нет, хозяйка вернется завтра, только чтоб забрать вещи». Они согласились взять так, под честное слово. Ты представляешь, насколько они мне доверяют?
Конец ознакомительного фрагмента.