До Берлина - 896 километров
Шрифт:
И что тут только поднялось! Вся пойма, только что выглядевшая безлюдной, как настороженная передовая, покрылась бойцами на всем протяжении до поворота реки. Махали руками. Бросали вверх пилотки и фуражки. Сложив ладошки рупором, кричали:
— Здорово, ребята!
— Давай к нам!
На той стороне тоже стало людней. За джипом на набережную вылезли грузовики. Американцы тоже что-то кричали и тоже махали руками. Спросил Лолу, что именно кричат.
— Кто их знает, что-то не разберу… Словом, радуются. Приветствуют.
Чувствовалось, что бойцам нашим не терпелось пойти с союзниками в непосредственное соприкосновение. Несколько старых лодок, опрокинутые, лежали в песке. Но солдатам уже было внушено: водораздел является демаркационной линией
Дружественный десант, столь храбро, без весел форсировавший быструю Эльбу, был принят в распростертые объятия. Отобранные Устиновым девчата преподнесли союзникам букеты черемухи, и сам Устинов, с невероятными усилиями преодолев бушующую стихию гостеприимства, организовал группу встреченных и встречающих. Без устали щелкал затвором аппарата, повторяя сразу на трех языках:
— Еще раз… Нох айн маль… Уанс мор…
Что там греха таить, были забыты все правила военного этикета. Солдаты союзнических армий стали просто русскими и американскими парнями, искренне радовавшимися этой встрече. Обнимались, целовались, толкали друг друга кулаком в грудь, звонко шлепали ладонью по спине и пониже. Из сидоров извлекались заветные фляги, кружки, сделанные из консервных банок. Союзники вытаскивали из карманов банки консервов, плитки шоколада. Наши — куски пожелтевшего сала, сохранявшегося на черный день еще со времся, когда война шла на Западной Украине. И все это происходило на зеленой, залитой солнцем пойме, благоухающей молодой листвой, насыщенной птичьим щебетом.
Между хозяевами и гостями даже завязывались беседы, именно оживленные беседы, строившиеся с помощью двух-трех взаимно известных русских или английских слов и множества выразительных жестов, среди которых преобладали два: поднятый вверх большой палец или большой и указательный палец, сложенные в бараночку, что у обеих высоких договаривающихся сторон означало примерно одно и то же — отлично, о'кей!
И конечно же, гармонь. И конечно же, песни. И конечно же, пляс, такой искренний и вдохновенный пляс, что от топота сапог и бутс, как казалось, оба берега реки трясутся, будто от бомбежки. Смотрю на это такое естественное и искреннее веселье и думаю о своей второй миссии. Надо что-нибудь здесь корректировать или поправлять? Да нет же, не надо, конечно. Забыты взаимные былые досады и подозрения. Сердца солдат союзнических армий инстинктивно нашли путь друг к другу, и это веселье, как мне казалось, значило гораздо больше, чем оперативное соприкосновение двух союзнических армий, давно уже с боями двигавшихся навстречу друг другу с запада и с востока. В этом шумном солдатском торжестве на берегу немецкой реки нашло, как мне казалось, выражение взаимное уважение народов, живущих на разных концах земли, народов, которые никогда между собой не воевали, всегда относились друг к другу с интересом и походят один на другой своей жизнерадостностью, изобретательностью, оптимизмом.
Среди гостей, которых уже довольно много переправилось на наш берег, особенно понравился мне невысокий, коренастый, черноглазый американец, младший лейтенант по званию, Джозеф Половски, Жоржик, как рекомендовал он себя, внук дореволюционных эмигрантов из царской России, он "сохранил остатки русского языка". Он как раз и организовал тот самый первый десант, который
— Дядю Джо? — переспросил я.
Оказалось, так простые люди в Америке называют И. В. Сталина.
Этот лейтенант, сын крохотного бизнесмена из Чикаго, как оказалось, подготовился к встрече. Он достал из кармана гимнастерки листок бумаги, на котором было напечатано высказывание великого поэта Уолта Уитмена о России, сделанное в 1881 году.
— "Вы русские, а мы американцы, — перевела мне Лола. — Россия и Америка такие далекие, такие несхожие с первого взгляда! Ибо так различны социальные и политические условия нашего быта… И все же в некоторых чертах, в самых главных, наши страны так схожи… Сердечный салют с наших берегов от имени Америки".
— Я перепечатал это по-английски и раздал нашим ребятам. Это хорошие, храбрые ребята, но они, увы, не читали Уитмена. "Кто он, парень, написавший эти слова?" — спросил меня один. Он по профессии мясник. У него маленькое дело в Нью-Йорке. Откуда ему читать Уитмена. А вы возьмите эту бумажку себе.
Это было, несомненно, актом дружелюбия. На него нужно было ответить, но у меня было слишком мало времени для подготовки к этой встрече и ничего подобного я с собой не захватил. Но Лола оказалась предусмотрительнее. Она тоже достала из кармана гимнастерки сложенный листок.
— А на два десятилетия раньше, чем эти слова написал Уитмен, один великий русский написал такие. — И Лола прочла: — "Между Россией и Америкой… целый океан соленой воды, но нет целого мира застарелых предрассудков, остановившихся понятий, завистливого местничества и остановившейся цивилизации… Обе страны переизбыточествуют силами, духом организации, настойчивостью, не знающей препятствий". — Лола прочитала эти слова по-английски, а потом перевела для меня.
— Кто же все это сказал? — поинтересовался Половски.
— Александр Герцен, пламенный борец с царизмом, — произнесла Лола и, победно взглянув на меня, передала бумажку нашему собеседнику.
Потом мы вместе сфотографировались, обменялись адресами, обещали переписываться [7] .
Расставались уже под вечер, когда над Эльбой курился прохладный туман. На прощание я преподнес Половски на память бутылку водки.
— Сталин тоже пьет этот эликсир? — спросил Половски.
— Нот, мы грузины, живем в стране великолепных вин, наши мужчины предпочитают золотой сок нашей земли, — цветисто ответила Лола и присовокупила для сведения иностранца, что грузины один из древнейших и культурнейших народов земли и что, по античным легендам, Прометей, по-грузински Амиран, был грузином и в наказание был прикован богами к скале именно в горах Кавказа.
7
После войны мы долго переписывались с Джозефом Половски. Он стал организатором прогрессивного американского общества "Ветераны
— А кто он был, этот человек, как вы сказали, Прометей? — неожиданно спросил наш собеседник.
На миг Лола удивленно подняла на него свои черные выразительные глаза. Но не стала его конфузить и, виновато улыбнувшись в мою сторону, сообщила:
— Так, один хороший, храбрый человек. Рассказывают, что он когда-то украл у богов огонь и отдал его людям.
После этого экскурса в античный мир, совершенного уже на берегу перед самой посадкой на один из катеров, пришедших за нашими гостями с той стороны, мы искренне поцеловались. Катера, фырча мощными моторами, отчалили, и сквозь рев их моторов Джозеф, сложив рупором руки, что-то крикнул нам с удаляющегося судна. А потом все что-то начали скандировать.