До и после заката
Шрифт:
Наутро Елин вызвал меня на совещание директоров. Я заранее знал, что склонный к лицедейству генеральный директор хочет устроить мне публичную порку, раздалбывать человека с глазу на глаз ему было неинтересно.
По помятому виду босса было заметно, что ему вчера крепко вставили за непослушание сотрудников, и пришлось снять стресс своим любимым пятизвёздочным зельем.
Мне было интересно, как он перед всей администрацией огласит причину своего недовольства. Неужели он скажет: «Вчера работница ОРСОиИТ Шабанова, потакаемая своим руководителем Агаповым, отказалась от выполнения своих прямых обязанностей и не поехала с видными
Ну, конечно же, нет. Был бы человек, – говорили в своё время в подвалах НКВД, – а дело найдётся.
– Ответь мне, мил человек, – злые глаза Елина напоминали кабаньи. – За что я тебе деньги плачУ?
«Это вы называете деньгами?» – хотел я спросить, вспоминая постыдно низкую сумму в корешке за последний месяц. Но я решил промолчать, поскольку велеречивый директор никогда не ограничивался одной фразой.
– Где сообщение о вчерашнем визите казахской делегации в сегодняшнем выпуске местной газеты?!
– Будет в следующем выпуске. Мы вчера никак бы не успели, номер уже был свёрстан.
– Так надо было разверстать и вклинить заметку! – Елин переходил на ор. – Скажи просто: не хотим работать!
– Не скажу! Мы всё выполняем в срок и качественно! – мой глас вопиющего в пустыне не вызвал ни в ком из сидящих поддержки.
Елин решил добить меня.
– Качественно, говоришь? – продолжил он с издёвкой. – А как ты повесил баннер о заводе на выезде из города?
– Как? – я искренне не понял, до чего директор хочет докопаться.
– Баннер висит спиной к Зеленодольску, его видят только те, кто выезжает из города. Ты считаешь, что это нормально?
Я начал вяло возражать, что это была единственно оставшаяся площадь, но директор и слушать меня не хотел, отправил меня из кабинета прочь.
По поводу злополучного баннера, висящего жопой к городу, я был согласен с Елиным. Имиджу для завода эта картинка с военным фрегатом и слоганом «120 лет на службе кораблестроения» явно не добавляла. Это была очередная подстава от Альбиночки: она занималась этим вопросом и не смогла, точнее, не хотела найти для баннера более выгодное место. Стоило мне заняться этим вопросом лично, как вопрос решался сам по себе.
Мне было любопытно, надолго ли хватит партизанской вредности моему заместителю. Салахутдинова до сих пор надеется, что меня уволят за несоответствие занимаемой должности, и она сядет на начальничьий трон? Ну, уж дудки! Не подсидит меня эта змея.
Как из балерины космонавт
Хорохориться тоже не в моих правилах. Было абсолютно ясно, что срок годности нынешнего начальника ОРСОиИТ истёк и ему надо искать замену. Прошёл год, я выложился на всю катушку, сделал много полезного, успевал играть на рекламном рояле в четыре руки, находясь при этом за инструментом фактически один. Были проколы, но дело я не завалил.
Хуже было другое, и троица заводских божков Елин-Пашина-Лесков это чётко поняла: если как специалист и исполнитель я был вполне достойной единицей, то как руководитель показывал откровенную бледность и неспособность жёстко управлять вверенным коллективом.
Да, в молодости все хотят быть начальниками и думают, что это так же престижно, как и легко. Жизнь обламывает все неумеренные амбиции: руководство – это такой же талант, как способность писать стихи, рисовать картины, печь пироги, заниматься сексом. С этим надо родиться, научиться этому нельзя. Нет, конечно, можно закончить какой-нибудь институт управления – там научат всем азам грамотного менеджмента, но в реальной практике потные ладони, прогрессирующая гипертония и отсутствие трудовых успехов сведут все усилия к нулю. Вам просто сядут на шею, а начальство попрёт.
Мне хватило года, чтобы я окончательно понял: руководитель из меня, как из балерины космонавт. Подчинённые слушаются меня, но как-то неохотно. Возможно, не уважают. А может, надо погромче на них орать, но я так делать не могу – это противоречит моей культуре и воспитанию. Не могу я заставить человека выходить на работу в выходной день. Понятное дело, что пообещаю отгул, но человек же должен будет поменять свои планы, отказаться от личной жизни.
С таким мировоззрением находиться на должности начальника нельзя, и я отдавал этому отчёт.
В июне директор решил-таки воплотить своё недовольство моей работой в локально-нормативном акте. Уже две недели ходили слухи, что грядёт реорганизация, а сладкая парочка Пашина-Лесков носили на лицах печать таинственной гордыни, словно заговорщики при дворе Петра III. Я понимал, что в роли известного исторического персонажа, заколотого тёмной июльской ночью, окажусь именно я, в фигуральном, к счастью, смысле.
И вот, гора родила мышь. Были упразднены три подразделения: редакция газеты «Горьковчанин», отдел внешних связей и мой ОРСОиИТ, и вместо него создавалось одно управление со страшным названием УМИВЭД.
Как и следовало предположить, начальником всей этой богадельни меня ставить никто не собирался. Через пару дней в кабинете Пашиной я и имел радость лицезреть мою преемницу.
Давно известно, что лучшая работа в России передаётся по наследству. В крайнем случае – по знакомству. Всё, что не подошло близким, выкидывается на съедение простым соискателям.
Преемница звалась Светланой Борисовной Маликовой – это была улыбчивая, полноватая женщина 40 лет, чем-то напоминающая школьную училку математики. У дамочки были подкрашенные в блонд волосы и очки в толстой роговой оправе. К образованию она не имела никакого отношения и до этого работала в совершенно таком же отделе рекламы на соседнем заводе холодильников. Поговаривали, что её оттуда попёрли за любовь к горячительным напиткам, но я не знаю, ни разу запаха спиртного я своим тонким нюхом от неё не учуял. А вот духами с феромонами она точно пользовалась. Если бы тётки подобного рода были в моём вкусе, мы бы с ней наверняка сдружились, но я был равнодушен к её скрещенным под короткой юбкой кругленьким ножкам. Вечно я не вижу своего счастья, вместо того, чтобы расслабиться и получить удовольствие.
О блате: Маликова являлась подругой Пашиной и бывшей подругой Лескова, но уже в другом, более интимном смысле.
Перестановку я воспринял равнодушно и даже с некоторым облегчением. Первое время я продолжал оставаться начальником бюро рекламы, подчиняясь новой «прокладке» в лице Светланы Борисовны. Мы с ней поначалу ладили. Говорила она очень мягким, вкрадчивым голоском. Однако с каждым днём голос новой начальницы становился всё грубее, она наконец-то вошла во вкус и открыла из-под маски своё истинное лицо с волчьими клыками. Я её вполне понимаю: все чары откровенности не возымели на меня никакого воздействия, и Маликова решила меня просто съесть, как паучиха своего партнёра. Женщины не прощают равнодушия.