До и после заката
Шрифт:
Возможно, Ирина любила своего алкоголика, а со мной начала встречаться, чтобы убедиться, что лучше него всё равно никого нет, а заодно и продемонстрировать чуваку, что она тоже востребована. Мы, кстати, несколько раз как бы невзначай проезжали мимо его дома на моём прекрасном красном седане. Не верю я, знаете ли, что девушка несколько лет встречалась с парнем, признавалась ему в любви, строила долгие планы – а тут вдруг он выпил лишнего, хлопнул девку по жопе – и она сказала: «Всё! Развод и девичья фамилия!» Слишком хорошо я знаю привязчивое девичье сердце, чтобы верить в такие чудеса. Не познав человека в сравнении, не познаешь и любви.
А у меня
В воскресный вечер мы с Ириной планировали побродить по городу, но тут, на моё счастье, набежали тучи, и наметилась гроза. Предложение испить шампанского в пентхаусе токарь приняла без дурацкого кокетства. Могла ведь сказать: «Мы ещё слишком мало друг друга знаем, давай в другой раз». Но девушка про существование морали Наташи Ростовой знать особо не желала. Шампанское – так шампанское, в пентхаусе – так в пентхаусе, всё лучше, чем пирожки с пивом в гаражах после работы трескать. Позвольте девушке окунуться в параллельный красивый мир.
Мы и окунулись. На новый диван мы даже и не присели. Пили шипучку и целовались прямо на подоконнике под громовые раскаты и сверкающие молнии. Летний ливень затянулся, и мы разъехались по домам (тогда я ещё жил у родителей) на такси.
Через неделю Ирина вернулась к своему бывшему. Как говорили в школе на уроках геометрии: что и требовалось доказать.
Мне была адресована пламенная смс: «Ты классный. Но тебе нужна другая».
Я давно знал, что девушки делают всё правильно – верную дорогу им подсказывают инстинкты. Так заложено природой.
Как в дальнейшем сложилась судьба Ирины, я не в курсе. Боюсь, что сейчас, спустя 12 лет, я даже не узнаю её на улице. И это к лучшему: не хочу увидеть полную, неухоженную женщину с разбитным мужем-пропойцей и двумя спиногрызами в грязных колготках – это рушит мои светлые любовные замки. Может, она и стала прекрасным лебедем, тогда я встречу её, восхитительную и недоступную, и буду после этого кусать себе локти, что упустил когда-то такое сокровище. Только к чему мне такой бесполезный мазохизм.
Что-то не получается у меня с любовью ничего хорошего. Остаётся утешаться фразой Сергея Довлатова: «У хорошего человека отношения с женщинами всегда складываются трудно».
В преддверии ротации
Салахутдинова, поняв, что с приходом Маликовой ей уже точно нечего будет ловить, спешно уволилась. Хотя вполне возможно, что была и иная причина её бегства с завода. Как вскоре выяснилось, у Альбины были очень плотные завязки с контрагентами, и на откатах она весьма недурно «согревалась». Ещё до моего камбэка проворная девчонка заключила договор с компанией «Неолайт» на установку на крыше заводоуправления громадного логотипа и таких же больших букв с названием предприятия. В тёмное время суток всё это искусство светилось неоновой синевой, и было видно даже с противоположного берега Волги.
Возможно, о проделках моей бывшей протеже я так бы никогда и не узнал, но сразу после её ухода со мной встретился Александр Алапаев – директор «Неолайта», и предложил продолжить сотрудничество с заводом на «взаимовыгодных» условиях, ну, вы понимаете, о чём я. С Сашкой я был шапочно знаком, в начальных классах мы даже учились в параллельных классах. Всегда поражаюсь я таким персонажам. Лет 20 назад был парень как парень, учился так себе, бегал с гопниками стенка на стенку. А потом – щёлк – и прыщавый гопник в кепочке сам себя перестроил и поднял. Не каждый так может, большинство скатываются в канаву, и лишь единицы проявляют всю свою силу воли и в турборежиме взлетают до небес. Теперь Александр владел львиной долей рекламного рынка в городе, ездил на престижном седане английской марке с никелированной кошкой на радиаторе и всем своим видом демонстрировал дух солидности и престижа.
Простите, я так не умею, наверно, я в этом деле полный бездарь. Но, с другой стороны, бездарям не платят откаты и те несколько месяцев, что мы с Алапаевым сотрудничали, очень поспособствовали укреплению моего материального положения. Маликова моих деяний пока не касалась, она присматривалась и осваивалась. Впрочем, она в рекламе тоже не была девочкой-припевочкой и с первого дня начала заключать интересные для себя контракты, которые курировала лично с молчаливого согласия Пашиной и Лескова.
Так получается, что никто не был внакладе, и продолжалось бы ещё долгое время. Но ничто не вечно под луною. Тучи над моей головой сгущались с каждым днём всё больше и больше.
Ещё весной я ощутил первые признаки профессионального выгорания. Это не чушь собачья, а первый предвестник будущего увольнения. Работа перестала меня радовать. Всё однообразно. Какие-то однотипные письма, документы, тексты. Редкие выставки, причём, на интересные, особенно зарубежные, ездили только люди из администрации. Рекламный отдел опустился, дискредитировал себя, стал подразделением для отхожих заданий.
Маразм директора крепчал. Елин очень любил совещания, ему нравилось выступать перед своими подчинёнными, учить их уму-разуму. Помимо ежедневных сборов административного ареопага, он ввёл в практику собирать в субботнее утро всех начальников подразделений. Ёжики матерились, но продолжали жрать кактусы. Какое изысканное изуверство придумал Сергей Валерьевич. В субботнее утро любому нормальному человеку хочется выспаться, заняться домашними делами, уделить внимание своим близким. Памятуя о том, что накануне был всенародный праздник «Пятница» (в переводе на татарский – «Жомга», так тоже принято называть), большинству хочется восстановить расшатанное вчерашними возлияниями здоровье. А тут всем с утра на совещание, так что, извольте явиться со свежим дыханием и чистыми глазами. Казалось бы, налицо забота босса о здоровье и моральном облике коллектива. Но не всё так просто.
Елин профилем и некоторыми повадками отдалённо был похож на отца народов – товарища Сталина. Лояльность к себе и тот, и другой определяли, проверяя человека на прочность в самых, казалось бы, невинных ситуациях. В исторических анналах имеются примеры, когда Иосиф Виссарионович умышленно спаивал своих коллег во время длинных ночных пиршеств и ждал, не ляпнет ли человек чего лишнего, не кроется ли в члене Политбюро глава тайной троцкистской организации.
Директор на субботнем кворуме заставлял отчитываться каждого начальника цеха и отдела о проделанной работе, устраивал разбор полётов. И внимательно глядел каждому в глаза: а оправдывает ли этот товарищ оказанное ему доверие? Тот, кто не справлялся с выполнением плана, а тем более, вступал с директором в споры, подвергался тотальной обструкции. Человека методично выживали. Сперва слабаков и бунтовщиков депремировали, потом понижали в должности, наконец, он увольнялся по собственному желанию.