До особого распоряжения
Шрифт:
и проскочил между взрослыми.
8
– Дяденька!
Услышав неожиданно детский голос, член комиссии вздрогнул, на лету подхватил падающие очки и
отдал тяжелый том директору.
– Что тебе, мальчик?
Рядом с массивной фигурой гостя Камил выглядел совсем маленьким и худым.
– У нас нет учебников, карандашей. У нас нет рубашек. У нас очень холодно.
– Так, так, - бормотал член комиссии.
Разгорячившись, Камил продолжал:
– У нас должны быть только мусульмане. Учителями.
– Так, так.
Камил сжимал в кулачке бумажку.
– Ну-ка, мальчик, подай сюда.
Камил нерешительно протянул скомканный листок.
– Кто тебя научил, мальчик?
Камил молчал.
– Вот вы кого воспитываете?
– Гость нервно сложил бумажку пополам.
– Ну хорошо. Еще поговорим об
этом.
Несколько дней Камил ходил по интернату героем. У турецкого преподавателя он стал любимчиком.
Рустам неодобрительно косился на друга. А Камил приносил от турка книги восточных поэтов. Стихи
читали запоем, заучивали наизусть. До глубокой ночи шептали удивительные строки.
А по Абрамовскому бульвару по-прежнему проносились всадники. Двадцать третий год в Самарканде
был тревожным.
Однажды Камил пришел поздно. Рустам ни о чем не спрашивал, ждал, когда заговорит друг.
– Был у эфенди, - коротко сообщил Камил.
Он быстро нырнул под жесткое серое одеяльце, свернулся калачиком и сделал вид, что заснул.
Ребята глубоко дышали во сне, кто-то вскрикивал. Опять, вероятно, Мавлян. Его отца сожгли басмачи.
До сих пор Мавлян вздрагивает при легком треске вспыхнувшей спички, с испугом глядит на мутные
мигающие лампы.
– Эфенди говорит, что я храбрый...
– Ну и что же?
– Он просил ночью разнести записки, письма.
– Почему ночью?
– Не знаю, - признался Камил.
– Почему именно ты?
– Он говорит, что я маленький. Удобно при женщинах в дом заходить.
– Ты хотя бы одну записку читал?
– Нет.
Камил долго вертелся в жесткой постели, думал о странном поручении эфенди.
В интернате жизнь немного улучшилась. Появились книги и тетради. Пришло несколько молодых
преподавателей. Они носили поблекшие красноармейские гимнастерки, пропитанные степным воздухом
и дымом.
Один из них особенно удивлял неистощимой энергией. Он постоянно задавал вопросы, взмахивал
руками, удивленно восклицал:
– Смотрите! Темнота!
Сам он был загорелым до черноты. Так и пристало к нему это слово. Воспитанники за глаза стали
звать его: Карим-Темнота.
Обняв за худенькие плечи какого-нибудь паренька, Карим-Темнота присаживался на подоконник и
рассказывал о большом мире. Не все еще понимали, что за выстрелы гремят по ночам, кого водят
конвоиры по Абрамовскому бульвару.
– Вы будете хозяевами земли. У вас будет хорошая работа, много хлеба.
Он рассказывал о Самарканде. Не о том ярком, воспетом древними поэтами. Совсем о другом городе,
камни которого пропитаны кровью.
Оказывается, бульвар назван в честь генерал-губернатора, который жестоко наказывал бедняков. По
его приказу здесь их били, расстреливали.
Он рассказывал о хозяевах хлопкоочистительных, винных заводов, сахарных складов. В интернате
сахар выдавали очень редко. Даже невозможно было вспомнить его вкус.
– Заводчик, хозяин склада - это большой бай.
Политграмота нового учителя была предельно ясной.
– В кишлаке один бай, здесь их были сотни. У всех нужно отнять имущество и разделить поровну.
Отдать, одним словом, народу. Тогда будет счастливая жизнь.
Карим-Темнота стал самым близким человеком для ребят. Увидев издалека помятую фуражку с
красной звездочкой, мальчишки бежали навстречу. Учитель всегда приходил с новостями. Это были
вести о победах Красной Армии, о поражении басмачей. Ребята теперь волновались за судьбу всей
страны.
9
Рустам даже сжал кулаки:
– Если ты не расскажешь, я это сделаю сам.
– А эфенди?
– Что эфенди? Это чужой человек!
– закричал Рустам.
– Это хороший человек.
У Камила было несколько записок, которые он должен разнести по указанным адресам.
– Дай-ка прочту.
Камил колебался.
– Ты что?
Вытянув из кармана первую попавшуюся записку, Камил отдал ее другу.
Оглянувшись по сторонам, Рустам развернул и прочитал:
«Уважаемый Нурутдин. В святую пятницу мы вас ждем». Подписи не было.
– И это все?
– Наверное...
Другие записки были подобного же содержания.
– Все-таки нужно показать Кариму, - настаивал Рустам, держа записку в руках.
– Ну, решай, Или я
пойду сам.
Камил молчал.
Карим-Темнота несколько раз прочитал лаконичные строки.
– Интересно...
Он достал из кармана гимнастерки потертый свернутый листок бумаги, отыскал чистое место. Потом
старательно не переписал, а перерисовал буквы.
– Нужно отнести бумажку по адресу. И все. Твое дело - выполнить поручение.
– А эфенди?
– Эфенди - хитрая штучка. Ему, конечно, говорить ничего не надо. Сможешь язык за зубами держать?
– Карим опустил фуражку до темных густых бровей. Глаза у него тревожные, злые. Таким редко видели