До особого распоряжения
Шрифт:
медики, филологи, физики, агрономы...
Я вспомнил, как переживал Карим-Темнота, как торжествовал эфенди, когда мы уезжали учиться в
Турцию. Карим-Темнота лишился покоя.
Он был настойчивым парнем. Не зря ГПУ послало его в детский интернат. Там нашли себе теплое
местечко бывшие турецкие офицеры. Без сомнения, это были образованные люди, но цель свою они
видели в том, чтобы организовать националистические кружки, подготовить молодежь для выполнения
задуманных ими планов. Все офицеры, в том числе блестящий знаток восточной поэзии, являлись
членами пантюркистской организации «Иттихад ва таракки». В Турции эта организация была очень
сильной. Она пыталась распространить свое влияние и на мусульман Средней Азии.
В темных переулках, где мотался маленький посыльный Камил, жили люди, которых вовлекали в
буржуазно-националистическую организацию пантюркистского направления.
Карим-Темнота сумел обнаружить тонкие, еле заметные нити. Эфенди об этом не знал. Он не
сомневался в своих воспитанниках. Благословив работу новой организации «Милли Иттихад», он уехал
12
вместе с нами. Но в Баку произошла задержка. Несколько дней провели мы в ожидании. Эфенди исчез, а
день спустя нам сообщили, что мы остаемся в Баку. Здесь есть все возможности для учебы. Нас будут
готовить для поступления в педагогический институт.
Подошел Мавлян и зло спросил у нас:
– Наверное, огорчены, что не едем в Турцию?
Мы не ответили.
Карим приехал в Баку года через три.
Мы уже повзрослели, стали студентами. На многое смотрели по-новому: зрело, серьезно. Карим
приехал не зря.
С нами вместе учились юноши из «порядочных» домов. Они с особым вниманием присматривались к
узбекским студентам. Мы знали о контрреволюционной буржуазно-националистической партии
Азербайджана «Мусават». Эта партия с 1918 по 1920 год даже находилась у власти, но потом была
разгромлена. Мы понимали, что не зря хотят с нами близко познакомиться сытые, денежные парни. И
вот, словно почувствовав, как он нужен, явился Карим.
Мы соскучились по Самарканду, и он рассказывал о городе, о событиях, которые произошли в
Узбекистане, о I съезде Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Узбекистана, который был
созван в Самарканде 6 апреля 1925 года.
Карим привез документы съезда. В них говорилось о работе комсомольских организаций в кишлаках.
О подготовке молодых рабочих кадров для промышленных предприятий. Мы впервые услышали
короткое слово - ФЗУ.
Молодежь Узбекистана была занята большими делами.
Карим поговорил и с каждым в отдельности.
– Когда думаешь вступать в комсомол?
– спросил он меня.
– Здесь все знают о встрече на базаре.
– Чепуха, - коротко отрезал Карим.
– Хотя постой, постой...
– Он потер лоб и вдруг звонко хлопнул в
ладоши: - Эх, темнота! Да ведь это прямой путь...
– Так же неожиданно он оборвал себя и решительно
произнес: - А в комсомол нужно вступать. Если мусаватисты интересуются тобой, тем более.
Я стал смутно догадываться о каком-то особом поручении. Ясно, из-за него и приехал Карим.
– Встреча на базаре, Джумабай, пожар в кишлаке... Все это нам еще может пригодиться.
Он будто не разговаривал со мной, а размышлял вслух.
После антракта в огромном зале шумно рассаживалась молодежь. Медленно гасли люстры. Я
следил, как тает свет, и вспомнил о Мавляне. Он и в Баку, в общежитии, вздрагивал от вспыхнувшей
лампочки. Огонь оставляет следы надолго.
ПОДВОДНЫЕ ТЕЧЕНИЯ
Тоненькие усики при улыбке вытягивались. Глаза щурились... Человек был культурен, вежлив. Во
всяком случае, казался таким.
– Нельзя же сторониться людей, - укоризненно говорил Мехти.
– Посидим, поговорим.
Дом у Мехти был богатый. Камил и Рустам поднимались по широкой лестнице, несмело ступая по
холодному мрамору.
Другие гости держали себя непринужденно, смеялись над каждой чепухой. Душой общества был
такой же молодой, как все, круглолицый весельчак. У него колыхалось под шелковой рубашкой
обозначившееся до времени брюшко.
Камил прятал свои брезентовые туфли под кресло, обитое малиновым бархатом. Рустам вначале
тоже не знал, как себя держать, а потом закинул ногу на ногу и развалился, будто заправский гуляка.
Если над ним, над его вытянутыми дудочкой брюками, над ситцевой рубашкой, решат посмеяться, он
сумеет ответить.
Он словно ждал нападения. Но никто и не думал шутить над гостями. Круглолицый рассказывал
небылицы о глупых чиновниках и купцах. Не в силах дождаться, когда слушатели по достоинству оценят
его остроумие, он восклицал: «А?!» - и протягивал ладонь одному из друзей: Тот звонко хлопал по ней
пальцами, и раздавался хохот.
Брюшко весело колыхалось под белым шелком.
Мехти успел сообщить, что круглолицый - сын богатого промышленника, бывал в Париже и
Константинополе. Он еще расскажет о заграничных ресторанах.
Круглолицый, в сотый раз смакуя подробности, рассказывал, как в парижском кафе, приняв его за
француза, к нему подсаживались красотки, а он их учил азербайджанскому языку. Девушки, смеясь,
показывали на себя пальцами и повторяли:
– Гуль... Гуль.
– Ну, как цветочки?
– спрашивал Мехти.
Видно, этот вопрос он задавал не впервые.