До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове
Шрифт:
С мостика быстрым шагом спустился Полит и направился в каюту Шаумяна. Через несколько минут оттуда вышел младший сын Степана Георгиевича Сурен и сказал, что Фиолетова и Петрова отец срочно просит зайти к нему.
В каюте собрались все комиссары.
— Товарищи, — сказал Шаумян. — Только что от капитана я узнал весьма неприятную новость. Команда парохода отказывается идти в Астрахань.
Наступило тяжелое молчание. Его прервал Фиолетов.
— Надо уговорить команду, — сказал он.
— Что ж, попробуем, — согласился Шаумян. Он посмотрел на Полухина. — Владимир Федорович,
— Есть, товарищ Шаумян! — Полухин быстро вышел из каюты.
Он вернулся через полчаса, вид у него был расстроенный, лицо горело, кулаки сжаты.
— Эти меньшевистско-эсеровские сволочи из судкома не хотят и слушать…
— Ну и что? Мы можем подняться в рубку и силой заставить вахтенную команду идти в Астрахань.
— Дело говоришь, Иван, — поддержал Фиолетова Полухин.
— Нет, нет, только не это, — сказал Шаумян. — В конце концов, мы едем совершенно легально, нас эвакуируют… Легально едут и бойцы товарища Амирова. Они нас не дадут в обиду…
— Что же, Степан Георгиевич, вам виднее, — сказал Фиолетов.
Он вышел на палубу и чуть не столкнулся с толстым усатым офицером из дашнаков в высокой черной папахе и с Георгиевским крестом на груди. Ему показалось, что этот человек подслушивал у двери в каюту.
…Вечером шестнадцатого сентября на горизонте показались серые камни Красноводска, прижатого к скалистым горам. «Туркмен» обогнул длинную, глубоко вдающуюся в море косу с маяком на конце и вошел в залив, где болтались на якорях многочисленные туркменские фелюги. Навстречу вышел портовый баркас с вооруженными солдатами, и кто-то, должно быть, из портовиков крикнул в рупор, что «Туркмен» должен до утра стоять на рейде. Затем баркас подошел к пароходу и взял на борт трех человек — двух английских офицеров и дашнака с Георгиевским крестом.
Ночь не принесла желанной прохлады, было очень душно, плакали дети. Комиссары коротали время в кают-компании и дремали аа длинным столом, пока через иллюминаторы не ударило в глаза жгучее, беспощадвое солнце, еще более жаркое, чем в Баку. Фиолетов вышел на палубу и огляделся. К пароходу направлялся тот же самый баркас. Вскоре загрохотала лебедка, вбирая якорь, и «Туркмен» медленно двинулся к нефтеналивной пристани.
То, что Фиолетов увидел с палубы, не предвещало ничего хорошего. По обеим сторонам причала стояли солдаты в барашковых туркменских папахах, с винтовками за плечами, чуть в стороне — отряд милиции и вооруженные дружинники. Между чахлыми кустами тамариска виднелась артиллерийская батарея и английские солдаты в шортах. По пристани расхаживали английские офицеры, которые плыли на «Туркмене», и дашнак с Георгиевским крестом.
Беженцы уже беспорядочно двинулись с парохода; внизу их обыскивали солдаты. Фиолетову стало ясно, что комиссаров ждет новый арест.
Он пошел в каюту Шаумяна.
— Степан Георгиевич, вы видели, что приготовило для нас Закаспийское правительство?
— К сожалению, да… Попробуем смешаться с толпой беженцев и проскочить через контрольные посты.
— У трапа всех обыскивают. — Фиолетов глянул в иллюминатор. — И не только у трапа.
Фиолетов забежал за Ольгой. Они спустились вниз и смешались с гудящей напуганной толпой беженцев. Вот и трап, вот первый пост, который они благополучно миновали и обрадовались, как вдруг заметили дашнака с Георгиевским крестом. Он их увидел тоже. Скрыться было некуда. Кивком головы дашнак подал знак, и какой-то портовый чиновник в белом кителе и форменной фуражке подошел к Фиолетову и Ольге.
— Следуйте за мной!
Он привел их на маленький пароходик, стоявший тут же у причала. Там на палубе уже сидели Джапаридзе с женой, Микоян, Петров, Азизбеков, Зевин. Через несколько минут привели Шаумяна с сыновьями.
— Ну вот мы снова вместе, — сказал он, бодрясь. Палуба постепенно заполнялась. Когда на ней стало тесно от арестованных, явился человек с плоским лицом и немигающими, навыкате, глазами.
— Попрошу внимания, — сказал он, доставая из кармана какую-то казенную бумагу. — Я, начальник Красноводской городской милиции Алания, сего семнадцатого сентября по распоряжению стачечного комитета заключаю под стражу в Красноводский арестный дом нижеследующих лиц: Шаумяна Степана, Джапаридзе Прокофия, Микояна Анастаса, Зевина Якова, Фиолетова Ивана, Амирова Татевоса, Шаумяна Сурена, Шаумяна Левона, Амирову Марию, Банникову Ольгу, Джапаридзе Варвару…
Алания назвал еще несколько фамилий арестованных.
— Так как тюрьма переполнена, вы будете содержаться в арестном доме, — объявил он.
— Кем же она у вас переполнена? — Фиолетов усмехнулся.
— Недобитыми большевиками.
С вещами, под конвоем они прошли по выжженной солнцем дороге к одноэтажному каменному зданию арестного дома на голом, накаленном плацу без единого деревца. И снова, который раз в жизни, за Фиолетовым закрылась тяжелая тюремная дверь.
— Не бойся, скоро нас освободят, — сказал он жене, когда ее отводили в женскую половину.
Двенадцать мужчин загнали в одну небольшую камеру с голыми стенали, печкой в углу и сплошными скрипучими нарами, на которых не было ни белья, ни матрацев — одни доски.
— Хочешь не хочешь, а вспоминаешь господина Тагиева, — пробурчал Фиолетов. — В его тюрьме и сидеть приятно: душ, чистая постель — комфорт!.. А тут?
— Будете проситься назад к Тагиеву? — поддержал шутку Джапаридзе.
— Буду… А пока… — Фиолетов снял с себя пиджак, постелил его на цементный пол и улегся. — Пока тоже ничего.
На нары взобрался бывший комендант города Баку прапорщик Багдасар Авакян со своим складным стульчиком, с которым не расставался ни в одной тюрьме, и торжественно уселся на него, как на трон. У Авакяна было много смешных странностей. Например, он всюду возил с собой клетку с канарейкой; ее отобрали при аресте в Баку, и он очень переживал по этому поводу.
— Ищу партнеров на преферанс, — объявил Амиров, доставая из кармана игральные карты.
Привыкшие сидеть по тюрьмам, комиссары не раскисали. Шизнь продолжалась и в тюремной камере, иначе трудно было бы всякий раз выходить из тюремного ада несломленными и готовыми тут же продолжать борьбу.