До рая подать рукой (сборник)
Шрифт:
На подоконнике лежал полевой бинокль. Жаба протянул его Престону.
Бинокль был покрыт слоем грязи или жира. От отвращения Престон едва не положил его на подоконник.
– Доказательство, сэр, – вещал Жаба. – Доказательство, что я ничего не выдумываю насчет «Парамаунт пикчерс», доказательство, что я честен с вами, как и положено бизнесмену, уважающему делового партнера. Под соснами, конечно, темновато, но вы все увидите.
Из любопытства Престон поднес бинокль к глазам и навел на автомобиль под деревьями.
– Чуть раньше она стояла, привалившись к капоту, наблюдая за съездом с шоссе, чтобы увидеть, кто ко мне пожалует.
Женщина более не стояла, привалившись к капоту.
Может, она села в кабину. Через стекло он ничего не мог разглядеть. Не мог сказать, сидит кто за рулем или нет.
– Какую бы студию в Калифорнии вы ни представляли, я уверен, что вы хорошо знакомы с миром кино, ходите на те же приемы, что и другие звезды, поэтому без труда узнаете такую большую шишку, как мисс Джанет Хичкок с «Парамаунт пикчерс».
Поймав в бинокль женщину, Престон ее узнал, это точно. Она стояла в стороне от автомобиля, не в столь глубокой тени, прислонившись к дереву. Он узнал ее даже в угасающем свете дня. Мичелина Тереза Белсонг… бывшая заключенная, начинающая алкоголичка, искательница работы, которой ей не видать как своих ушей, племянница слабоумной тети Дженевы, жалкая шлюха, пытающаяся исправиться, неудачница, ищущая смысл своей глупой, никчемной жизни, самозваная спасительница Лайлани, будущая эксгуматорша Лукипелы, обманывающая себя воительница с драконами, наглая сука, сующая нос в чужие дела.
– Да, это Джанет Хичкок, все так, – сказал Престон, не опуская бинокль. – Похоже, мне не избежать аукциона, мистер… – с языка едва не сорвалось: «Мистер Жаба», – …мистер Тилроу.
– Я к этому совершенно не стремлюсь, мистер Бэнкс. Я лишь хотел, чтобы вы знали о существовании конкурента. Я не хочу получить больше, чем стоит моя история.
– Я, разумеется, вас понимаю. Я бы хотел сделать вам предложение прямо сейчас, до моего отъезда, но в таких случаях положено называть сумму в присутствии всех членов семьи, чтобы потом не было недоразумений. У вас есть жена, сэр, дети? И как насчет родителей?
– Ма и па, они давно уже умерли, мистер Бэнкс.
– Как печально.
– И я так и не женился, хотя и были очень хорошие варианты.
Престон все смотрел на женщину за окном.
– Так вы живете один?
– Именно так, – ответил Жаба. – И хотя я убежденный холостяк, должен признать… иногда мне становится ужасно одиноко, – он вздохнул. – Я живу тут один.
– Хорошо. – Престон, отворачиваясь от окна, со всей силой ударил тяжелым биноклем в лицо Жабы.
Что-то чавкнуло, с губ Жабы сорвался сдавленный крик, он рухнул как подкошенный.
Престон бросил бинокль на кровать, где потом мог его найти.
На подоконнике висело несколько тростей. Он схватил одну из них, с бронзовой, в виде головы волка, рукояткой.
Жаба лежал на спине. Разбитый нос стал еще более отвратительным, спутанная борода окрасилась кровью, с лица схлынула вся розовизна, оно стало белым как мел.
Держа трость около набалдашника, Престон вскинул ее над головой.
Удар биноклем оглушил Жабу, но, когда его затуманенные глаза очистились, он понял, что его ждет, и прошептал с безмерным облегчением: «Спасибо».
– Всегда рад услужить, – заверил его Престон и вогнал бронзового волка в лоб Жабы. Не один раз. Пять или шесть. Трость треснула, но не сломалась.
Убедившись, что Жаба мертв, Престон бросил трость на кровать, рядом с биноклем. Отпечатки пальцев он мог стереть позже.
Разумеется, он намеревался сжечь дом. Никакие улики не пережили бы пожара. Но он знал, что любые меры предосторожности не бывают лишними.
Престон быстро выбрал новую трость. На этот раз с медной рукояткой в форме змеи, с глазами из красного стекла.
Подавил желание выбрать изящную соломенную шляпу, прежде чем отправиться на свидание к даме. Убийства, помимо того, что шли на пользу человечеству и Матери-Земле, служили ему и развлечением, но Престон ни на секунду не забывал, что дело это серьезное, сопряженное с риском и одобряли его далеко не все.
Из будуара дохлой Жабы он спустился по лестнице, облицованной бутылками. Далее грязная кухня, дверь черного хода, заднее крыльцо под крышей с тысячами и тысячами бутылок, мрачно поблескивающих в ожидании надвигающейся грозы.
Он пересек двор, полосу вытоптанной земли с редкими клочками травы, держась так, чтобы дом постоянно находился между ним и этой совершенно никчемной мисс Белсонг, которая следила за ним.
Скорее всего, она бы последовала за ним и в Нанз-Лейк, на приличном расстоянии, чтобы он ее не заметил. А потом, выяснив, где стоит их дом на колесах, дожидалась бы первой возможности выкрасть Лайлани, посадить в машину и увезти обратно в Калифорнию, к зобастой Клариссе и ее шестидесяти попугаям в Хемет.
Глупая шлюха. Дуры, круглые дуры. Думали, что он ничего не знает, а он знал все.
Двор переходил в поле, заросшее высоким, по плечо, бурьяном. Пригнувшись, он растворился в нем.
Какое-то время двигался на восток, параллельно шоссе, подальше от того места, где несла вахту эта шлюха, с тем, чтобы, удалившись на безопасное расстояние, повернуть на север, подняться на дорогу, перейти ее и уже лесом взять курс на запад, незамеченным подкрасться к этой никчемной Микки Белсонг и от души врезать бронзовой змеей по ее глупой голове.