До седьмого колена

Воронин Андрей Николаевич

– Отвратительно, – сказал Юрий.

– А вот и неправда! Я же одним выстрелом убил двух зайцев! Во-первых, разозлил тебя, дал тебе понять, что единственный твой шанс на выживание – найти настоящего убийцу. Альтруизм – это, конечно, хорошо, но настоящие чудеса люди совершают только тогда, когда у них под ногами земля гореть начинает. Ну

и, согласись, если бы я тебя не взял, Марина Медведева могла бы и не проявиться. Попыталась бы все закончить сама, и этот ублюдок сделал бы с ней то, что пытался сделать с тобой, а то и просто пристрелил бы и перевел стрелки на мертвого Тучкова – убийство из ревности, чем плохо? А так погляди, как славно все вышло! А главное, ты даже рук ухитрился не замарать! Кекс сам все сделал в наилучшем виде.

– Точно? – спросил Юрий.

– Точнее не бывает, – усмехнулся Одинцов. – Наши ребята его взяли прямо над свежим покойником, с пистолетом в руке, он даже ствол сбросить не успел. Так что поле боя, можно сказать, за нами.

– И у обоих морды расквашены, – добавил Юрий.

– Ну, подумаешь, морды! Шрамы украшают мужчину.

– Так то шрамы, – сказал Юрий. – Слушай, где тебе все-таки так красиво в глаз закатали? Это же был не кулак – кувалда!

– Да так, – туманно ответил Одинцов, – просто немного не повезло.

– А все-таки? – не отставал от него Юрий. – Ну, интересно же! Ты ж пойми, я боксом десять лет занимался, а такой фингалище только пару раз за всю жизнь видел. Ну, расскажи!

– Да ты смеяться будешь, – застеснялся Одинцов.

– Клянусь, не буду, – пообещал Юрий. – Что это было – неравная схватка с бандитами?

Одинцов вздохнул и рассказал, при каких обстоятельствах ему подбили глаз. Конец его рассказа утонул в громовых раскатах – Филатов хохотал, в изнеможении откинувшись на спинку стула и держась, обеими руками за ноющий живот.

– Ну, и кто после этого сволочь? – грустно спросил Одинцов. – Да тише ты, конь бельгийский! Ты уже официанток напугал, они сейчас милицию вызовут...

... Уже темнело, когда Юрий, расплатившись с таксистом, вышел из машины перед своим подъездом. В кустах варварски обломанной сирени стучали костяшками и азартно вскрикивали доминошники; на детской площадке в сгущающихся сумерках сновали стремительные тени, оглашавшие двор пронзительными индейскими воплями; через дорогу деловито шмыгали вышедшие на вечернюю охоту коты. Таксист зажег зеленый огонек под ветровым стеклом и укатил, оставив Юрия стоять на краю тротуара с незажженной сигаретой в руке.

Где-то недалеко – кажется, в соседнем подъезде – хор пьяных голосов нестройно затянул: «По тундре, вдоль железной дороги...». Юрий подозревал, что знает, откуда доносится песня. Задрав голову, он отыскал на третьем этаже окна квартиры Веригиных. Все окна стояли нараспашку, и во всех горел свет. Песня, разумеется, доносилась оттуда.

Юрий усмехнулся, зажег сигарету и немного постоял на тротуаре, слушая, как Серега Веригин празднует возвращение к родным пенатам. На середине второго куплета песня неожиданно оборвалась, сменившись многоголосым взрывом пьяной брани и грохотом опрокидываемой мебели. «Прописку тебе?! – раненым быком ревел на третьем этаже Веригин. – А это ты видал?! В деревню свою вали, землю паши, картошку сажай! Жилплощадь ему! А тебе, шалава, я быстро рога обломаю! Ишь распустилась, волю почуяла! Я в доме хозяин!» В ответ визгливо и невнятно закричала Людмила, потом послышался дребезг и звон – у Веригиных опять били посуду.

– Вот черти, – пробормотал Юрий, – откуда у них такая прорва тарелок?

Не получив ответа на свой риторический вопрос, он плюнул, выбросил в темноту окурок и направился домой, на ходу соображая, осталась ли у него в холодильнике хоть какая-то еда или придется ложиться спать натощак.