До свидания, мальчики, до свидания, девочки..
Шрифт:
– Не тронь пацана! – Он отцепил Пашкины руки от плачущего мальчишки, и тот, воспользовавшись благоприятной ситуацией, вывернулся из рук Пашки и дал стречка.
– Твое какое дело? Что тебе здесь надо? – зло прищурился Пашка и, целясь в скулу, коротко ударил Василия. Вася не ожидал такого поворота событий. Молниеносным движением Вася ловко поймал и завернул за спину Пашкину руку.
– Отпусти! – прохрипел Пашка, пытаясь вырваться. Но Вася крепко держал его . Наконец он отпустил Пашку. Тот по-кошачьи отпрыгнул в сторону, плюнул себе под ноги, сверкнул цыганскими глазами.
– Свидимся, – коротко бросил он и, перепрыгнув через кусты, растаял в сумерках.
Пашка Солонарь не заставил себя долго ждать с обещанным «свиданием». На перемене следующего дня мальчик из 5-го класса протянул Василию записку и тут же куда-то исчез. В записке было указано место и время за школой на заброшенном пустыре. Это был вызов, на который любой уважающий себя парень не мог не отреагировать. Вася пришел в назначенное время. Он был не один. С ним – его неразлучные друзья: Витя, Жора, Коля и Семен. Кто-то сообщил ребятам 10-Б о поединке за школой, и чуть позднее почти весь класс подтянулся поболеть за своего товарища. Пашка поджидал Василия со своей компанией уличных друзей, известных больше по кличкам Махно, Нагаец, Козырь и Луна. Двое последних уже не учились, но частенько поджидали Пашку за школой. Махно (Осипов Гришка из 9-В) и Нагаец – (Шура Нагайцев из 8-А) постоянно сопровождали друга на всех переменах, а после занятий поджидали его в заброшенной беседке за стадионом.
Это была не борьба, скорее – бой без правил. Вася, не первый год занимающийся в спортивной секции, хорошо знал правила борьбы, но Пашка использовал свои – неписаные. В первый же момент он схватил Васю за горло и повалил его на траву. Пашка был гибкий, как пантера, он брал порывом, напором, ловко выворачивался и наносил Василию один удар за другим. В первые мгновения Вася почувствовал явное преимущество противника, но использовал свой маневр. Поначалу он дал Пашке взять верх над собой и в последний момент, когда тот уже расслабился, резко вывернулся из-под него, ловко используя один из борцовских приемов, и уложил противника на лопатки. Но тут случилось непредвиденное: откуда-то из-за кустов с визгом и воплями выскочил тот самый мальчишка, которого Вася накануне отбил у Пашки, и стал неистово дубасить кулаками Василия, оседлавшего поверженного соперника:
– Не тронь!.. Не тронь его!.. Отпусти!.. Отпусти!..
Кто-то из ребят попробовал унять мальчишку, но тот размахивал руками и ногами, пинался, вырывался и снова с криком набрасывался на Василия. Вася отпустил прижатого к земле Пашку, вскочил, протянул ему ладонь. Тот нехотя поднялся с земли, отряхнулся, сплюнул кровь, сочившуюся из разбитой губы:
– Иди домой!..– строго приказал он мальчишке, продолжавшему хватать его за штанину. – Иди, мы боролись. Это игра! Я скоро приду. Иди… – уже снисходительно проговорил Пашка, наклонился к мальчику и, обняв его за плечи, оттолкнул от себя.
Мальчик послушался и, тоненько подвывая и оглядываясь на Пашку, рысью побежал в сторону, размазывая слезы по щекам.
Болельщики окружили бывших соперников. Кто-то из ребят протягивал им сорванные листы подорожника – на разбитые губы и носы. Кто-то – носовой платок. Потом, подобрав с земли лежащую гитару, все гурьбой отправились умываться к морю.
* * *
Начало августа 1941 года было невыносимо жарким. Уже с самого утра солнце начинало нещадно палить с безоблачного неба так, что буквально нечем было дышать.
В этот день рота Василия Попова несла большие потери. Шел ожесточенный огневой бой. Мины ложились часто и густо, пить хотелось до того, что у бойцов губы чернели от жажды, и командир подавал команды каким-то чужим осипшим голосом. Стволы пулеметов и винтовок накалялись докрасна. Но боевой дух красноармейцев был высоким и неисчерпаемым. То и дело слышалось отовсюду: «Бей, Калуга!.. Всыпь, Кутаиси!.. Ударь, Евпатория!.. Даешь, Казань!..» Бойцы называли себя именами родных городов и это придавало им мужества, уверенности в победе, наполняло сердца ненавистью к врагу. И всю последующую ночь немецкая тяжелая артиллерия вела тревожащий огонь. Вскоре немецким танкам все же удалось прорваться на левом фланге, следом за ними потекла пехота.
Издалека методически, через равные промежутки времени доносились орудийные выстрелы. Разрывы мин и свист пуль чередовались с клекотом пулемета. Воющий звук нарастал и удалялся, а затем где-то позади, в направлении дороги, по которой днем густо шли машины, подвозившие к линии фронта боеприпасы, желтой зарницей вспыхивало пламя, и громово звучал разрыв. Над головами залегших в окопы бойцов высоко в звездном небе слышался железный грохот снарядов. Туго пришлось Попову Василию и его боевым товарищам, но и немец ужаснулся от своих потерь. Бой стоял за высотку, на которой закрепились пехотинцы. Два раза рота отбивала танковые атаки противника. Бойцы – красноармейцы сожгли и подбили шесть танков и одну бронемашину, уложили на пшеничном поле множество гитлеровцев, а потом они подтянули минометные батареи, и наши войска были вынуждены оставить высотку и отступить к реке Маныч. Сюда поступил от командующего приказ – не отступать ни на шаг. В районе станицы Пролетарская на Сталинград проходила железная дорога через Маныч. Здесь предстояло держать оборону, выполняя приказ – не пропустить через дамбу на Краснодар немцев, удержаться любой ценой. Силы были на исходе. Боеприпасы тоже.
На десятый день такого противостояния вдруг наступила странная тишина. Орудийные грома грохотали где-то на горизонте за холмами, и воздух тут же наполнился стрекотом кузнечиков. Легкий ветерок трепал обрубленные осколками снарядов израненные ветки берез. Запах гари смешивался с испарениями разогретой земли, истерзанной снарядами. Где-то в кустах за рекой даже закуковала кукушка – словно и не было войны. Непривычная была тишина, тревожная. Тревога бойцов оправдалась, когда разведка доложила, что немцы обошли наших бойцов с другой стороны.
Обессиленные пехотинцы предприняли попытку отступить севернее Сталинграда, чтобы подойти к Волге и соединиться со своими частями. Но недалеко от города Калача немцы навязали измотанным остаткам пехотных войск бой. Измученные и израненные, они вырыли узкие щели, засели в них. Обороняться было нечем. Бронебойных пуль – и тех не осталось в запасе.
Враг окружил стоявших насмерть советских воинов бесчисленными танками, автоматчиками, бил и забрасывал минами. Попавшие в окружение пехотинцы потеряли связь с частями Красной армии. Немец навалился со всех сторон. Кольцо врагов сжималось. Но признавать себя окруженными никто не хотел.
Мина, шурша, перелетела через Василия, укрывшегося в окопе, и разорвалась где-то рядом, засыпав его землей и песком. Вася уткнулся лицом в землю, обхватив голову руками, закрыл глаза, и вся его короткая восемнадцатилетняя жизнь в одно мгновение пронеслась перед ним. Он вспомнил печальные, словно с иконы, заплаканные глаза матери, сразу осунувшейся и постаревшей, на перроне у вагона с новобранцами в минуту прощания, вспомнил Евпаторию, свой маленький, милый сердцу уютный городок с цветущими садами и теплым ласковым морем. Тогда, покидая родные места, он дал первую в своей жизни мужскую клятву – защитить свою Родину, которая вся состояла из множества таких родных для каждого солдата мест, олицетворяя собой одну великую страну! Он знал, что для этого может понадобиться его жизнь, и он готов был отдать ее. Осознав в один короткий миг, что это может случиться в любую минуту, все его молодое тело запротестовало против смерти. Слишком мало еще он прожил. Слишком мало еще любил и даже не успел сказать самых заветных слов своей любимой. Целая большая непрожитая жизнь, словно розовый рассвет, пронеслась перед его глазами, засыпанными песком. И в нем поднялась тяжелая злоба против непрошенного врага, пришедшего убить, отнять жизнь у него, у его товарищей и, может быть, у самых родных и близких ему людей, у его любимой девушки, которую он успел-то всего один раз робко поцеловать на прощание…