До свидания, Светополь!: Повести
Шрифт:
Двигаться не хотелось. На непонятный тусклый отсвет глядел, пока не сообразил, что это отражается в полированном серванте светящаяся дверная щель. Значит, Лиза не ложилась ещё… А ему почудилось, уже глубокая ночь.
Почему так тихо? Или все спят, кроме Лизы? Сидит в кухне, ждёт, пока он проснётся, чтобы упрекнуть в очередной жестокости к сыну? Уж Игорь не пожалел красок, расписывая своё купание…
Все принимала Лиза в Аристархе Ивановиче: его вспыльчивость, глупые выходки, из-за которых однажды он уже остался без работы, болезненную страсть к книгам, припадки угрюмой замкнутости, когда за весь день не произносил ни слова, —
Аристарх Иванович представил, как, щурясь от света, выйдет сейчас в кухню в синей, обвисшей на нем пижаме. Лиза поднимет на мужа свои честные глаза. Боль и непонимание будут в них. Она давно уже ждёт этой минуты, чтобы вот так посмотреть на него. Не замечая её взгляда, он нальёт в кружку молока, поставит на газ. На столе, заметит, малиновое варенье — Игоря отпаивала, чтобы, не дай бог, не слёг после купания в холодной майской воде.
Аристарх Иванович пошевелился, и тотчас проснулась боль в натёртых ногах. Осторожно сел на кровати. Который час? Вдруг Игорь не спит ещё? На цыпочках подошёл к двери, некоторое время чутко прислушивался. Увидел себя со стороны — жалкого, крадущегося, — распахнул дверь. Не задерживаясь, прошёл на кухню.
Лиза гладила. Она была все в том же расползшемся платье. На столе высилась стопка чистого белья, сверху — вышитая сорочка, в которой ездил в Громовку. Когда успела?
— Выспался? — спросила она с улыбкой удовольствия.
Им хорошо — и ей хорошо…
Он рассеянно обвёл взглядом кухню. На языке вертелся вопрос, но так и не задал его, а, помедлив, спросил другое:
— Игорь спит, что ли?
— Давно. С полдевятого, как убитый.
И опять — удовольствие в голосе: умаялся, спит…
— Я сырники подогрею? Покушаешь?
Он кивнул и направился в ванную — прополоскать сведённый горечью рот. Неужто же сын не проронил ни слова? Пренебрёг жалостью, на которую так падок? Мстительным удовольствием послушать, как мать ругается из-за него с отцом? Такого не бывало ещё…
Он набрал в рот воды, подержал и вылил. Он знает, почему промолчал сын. Стыдно стало ему. Да–да, стыдно! Ведь отец, требуя от него мужества и терпения, сам был мужествен и терпелив. Ни разу не пожаловался на боль в желудке. Не запросил передышки. Не полез, продрогший, в кабину грузовика. И не только, поборов страх, несколько раз кряду прошёлся по бревну, но чуть ли не сплясал на нем… Сын признал за отцом право быть к нему беспощадным, потому что сначала отец был беспощаден к себе. Это — так, он даже читал где-то об этом. Аристарх Иванович испытал вдруг радость узнавания, радость похожести собственных ощущений на общепринятые, печатные. «Спокойнее, товарищ Есин, спокойнее, — сказал он себе. — Ничего не изменилось, все по-старому, просто тебе удалось один раз победить себя. Всего раз. Так что ликовать рано ещё».
Лиза освободила для него край стола, поставила сырники и подогретое, с жёлтой пенкой, молоко. Ласково смотрела, как ест он.
— А дядя Федя? Он тоже был?
— Был, — сказал Аристарх Иванович. — — Путёвку достал. На август.
Но она не поняла, как это плохо для него — август. О Маргарите спросила — с дежурной, как полагается, ноткой скорби.
Аристарх
— Все то же.
Лиза вздохнула.
— Пьёт?
Печальный, сочувствующий голос. Но и другое уловил. У неё, Лизы, ровесницы Маргариты, все иначе — и материальное благополучие, и непьющий муж, и здоровье, и сын–отличник.
— Пьёт, — сдержанно ответил Аристарх Иванович. — Так что можете не беспокоиться.
Ему нетрудно было распознать недоброе Лизино чувство: оно было знакомо и ему, оно и в нем жило, переплетаясь с живой любовью к сестре.
— Не знаю, больше, может, не придётся помогать ей. — Он допил молоко и, не подымаясь со стула, поставил стакан в раковину. Лиза молчала. Ждала, пока сам объяснит. — Вчера и сегодня ни копейки не было, —сказал он. Ему хотелось наказать её за недоброе чувство и наказать себя за то, что так легко распознал это чувство.
— Но ты не был вчера…
— При чем здесь не был! Сегодня был… — Он быстро смахнул крошки со стола. — И завтра не будет, и послезавтра — всегда! Сто десять рублей — оклад, и ни гроша больше. План перевыполним — получу ещё тридцатку. Если, конечно, перевыполним, — прибавил он, вспомнив, какие высокие планы дают на лето. — Пивом не побалуют теперь — за пиво давать надо.
Он взял тарелку с вилкой, положил в раковину рядом со стаканом.
— Случилось что-нибудь? — осторожно проговорила Лиза.
Запахло палёным. С поспешностью выключила она забытый утюг.
— Проживём, — сказал Аристарх Иванович. — Люди живут.
Лиза повторила робко:
— Случилось что-нибудь?
— Случилось! Каждый день случается, довольно, не будет больше.
Она не понимала его, и — хотя как можно было понять? — это сердило его.
— Что случается?
— Ты считаешь — ничего? Лгать, давать взятки, обманывать людей — все это, по–вашему, ничего?
Она смотрела на него своими честными, своими преданными глазами.
— Акт написали?
Аристарх Иванович едко усмехнулся:
— Конечно! Самое страшное, что могло случиться.
Буркнул, не подымая глаз:
— Утюг остынет.
Она машинально взялась было за утюг, но оставила его.
— Ты так разговариваешь со мной… — Полная шея дёрнулась. И ещё, ещё… Она торопливо отвернулась.
— Я просто предупреждаю, что теперь мы будем жить на зарплату. Тебя устраивает это?
Её рыжие и редкие, как у Игоря, ресницы подрагивали.
— Я могу на работу пойти.
Но не верила, нет, не верила в обещанные им трудные времена… Молча догладила, убрала все и ушла, устало, без зла, пожелав ему спокойной ночи.
Аристарх Иванович открыл книгу. На странной мысли поймал он себя: если б смела Лиза хоть в чем-то поступить наперекор ему! Зачем? Надеялся, что подымет бунт против его решения начать новую жизнь?
Такого не произойдёт. Никаких бунтов, никаких неожиданностей. И так всегда было, с первых дней их знакомства, с того самого момента, когда он, тёртый калач, отважился предложить свои услуги юной продавщице молочного отдела. «Или, может быть, вам не надо мяса?» — прибавил он, подняв бровь. Единственная из всех тогда ещё немногочисленных сотрудников гастронома она упрямо не отоваривалась у него. «Надо, — смущённо ответила она. — Немножко». Он стоял перед ней, лихо сунув руки под резиновый фартук. На её свежем пышненьком личике была почтительность. Ещё бы! Старший, опытный товарищ, лучший в городе специалист по мясу!