До свидания там, наверху
Шрифт:
– Ну-ну, воздыхателей у тебя достаточно…
– О, я… – ответила молодая женщина с фальшивым смирением.
Ее брат Леон для мужчины не вышел ростом, но Ивонна, та была достаточно хороша собой. Конечно, если вам нравятся шлюхи, мысленно добавляла Мадлен. Большой рот, вульгарный, нетерпеливый, который сразу же наводил на похабные мысли, на этот счет мужчины не обманывались, в свои двадцать пять лет Ивонна уже переспала с половиной Ротари-клуба. Мадлен несколько преувеличила: половина Ротари – это уже перебор. Но ее суровость можно было понять и простить: Ивонна спала с Анри всего лишь пару недель, и ринуться так скоро к его супруге, чтобы насладиться спектаклем, было очень неприлично. Куда более неприлично,
Уже много недель Мадлен почти не видела Анри. Множество поездок, встреч, едва удавалось улучить момент, чтобы трахнуть очередную подругу жены, этот государственный заказ полностью им завладел.
Анри возвращался поздно, она наваливалась на него сверху.
Утром он вставал рано. Как раз перед этим она вновь использовала момент.
В остальное время он спал с другими, отправлялся в деловые поездки, звонил, оставлял лживые сообщения. Все знали, что он ей изменяет (слухи поползли с конца мая, когда его заметили в обществе Люсьены д’Орекур).
Г-н Перикур страдал от такого положения вещей. «Ты будешь несчастна», – предупредил дочь, когда та сообщила, что выходит замуж, но это не помогло, она положила свою руку на руку отца, и все. Он дал согласие, а что делать?
– Ну ладно, – прокудахтала Ивонна, – на сей раз я тебя покину.
Ее миссия достигла успеха, достаточно было взглянуть на улыбку, застывшую на лице Мадлен, послание дошло. Ивонна ликовала.
– Как мило, что ты заглянула, – сказала Мадлен, вставая.
Ивонна замахала рукой, какие пустяки, они обменялись поцелуем, скула к скуле, губки чмокнули пустоту, убегаю, до скорого. Среди прочих девок эта, несомненно, была самая паскудная.
Этот неожиданный визит сильно задержал Мадлен. Она взглянула на большие стенные часы. В конце концов, это даже к лучшему, в девятнадцать тридцать у нее больше шансов застать его дома.
Когда машина остановилась у въезда в тупик Пер, было уже начало девятого. Парк Монсо и улицу Маркаде разделял не просто один округ, но целый мир, от приличных кварталов к плебейским, от роскоши к жизни с хлеба на воду. Перед особняком Перикуров обычно были припаркованы один «Паккард Твин Сикс» и один «Кадиллак-51» с мотором V8. Здесь же сквозь тронутые червоточиной перекладины забора Мадлен узрела нагромождение тележек со сломанными ручками и облысевших шин. Это ее не ужаснуло. По матери она происходила от грубошерстных накидок, а по отцу, предки которого были скромного происхождения, от сохи. Хотя и с той и с другой стороны в бедности жило лишь первое поколение, все же это воспоминание было частью истории Мадлен, нужда, безденежье – это как пуританство или феодализм, забыть трудно, впечаталось в следующие поколения. Шофер же – все шоферы у Перикуров носили имя Эрнест, начиная с самого первого Эрнеста, – итак, Эрнест, провожая взглядом удаляющуюся госпожу, взглянул на двор с отвращением, его династия насчитывала только два поколения шоферов.
Пройдя вдоль забора, Мадлен позвонила в дверь дома, долго ждала и, наконец увидев женщину неопределенного возраста, сказала, что желает говорить с г-ном Альбером Майяром. Женщине потребовалось время, чтобы осмыслить просьбу и ассоциировать Альбера со стоявшей перед ней молодой особой: роскошной, холеной, накрашенной, чьи отдававшие пудрой духи доносились до нее как очень далекое воспоминание. Мадлен вынуждена была повторить:
Альбер застыл с полуоткрытым ртом.
– Здравствуйте, господин Майяр, – сказала Мадлен.
Мгновение она наблюдала это круглое, как луна, лицо, порывистую фигуру. У одной ее приятельницы когда-то был песик, который непрестанно дрожал, не по болезни, просто таким уродился, он дрожал с головы до ног двадцать четыре часа в сутки и однажды умер от остановки сердца. Альбер тотчас напомнил ей эту собачку. Она заговорила с ним очень тихим голосом, как если бы опасалась, что при столь внезапной очной ставке он расплачется или кинется прятаться в погреб. Майяр стоял безмолвный, переминаясь с ноги на ногу, сглатывая слюну. С беспокойным и даже испуганным видом он оглянулся на площадку второго этажа… Мадлен заметила в нем эту черту – постоянную боязнь, что что-то произойдет за его спиной, такое вечное опасение; в прошлом году, на кладбище, он уже казался сбитым с толку, потерянным. С таким выражением нежности, наивности, как у тех мужчин, которые живут в своем собственном мире.
Альбер отдал бы десять лет своей жизни, чтобы не оказаться в таком положении, в тисках между Мадлен Перикур, стоявшей внизу у лестницы, и ее якобы покойным братом, который этажом выше дымил через ноздрю, в зеленой маске с голубыми перьями, как у попугайчика. Можно поклясться, Альбер действительно был создан человеком-бутербродом. Он раскачивал свое угольное ведро, как кухонную тряпку, когда до него вдруг дошло, что он не поприветствовал молодую женщину; он протянул ей грязную руку, тотчас извинился, убрал ее за спину и прошел последние ступеньки вниз.
– На вашем письме был адрес, – тихо сказала Мадлен, – я заглянула туда. Ваша мама направила меня сюда.
С улыбкой она указала на обстановку, флигель, двор, лестницу, как если бы имела в виду обычную квартиру. Альбер кивнул, не в силах выдавить ни звука. Ведь она могла бы появиться в тот самый момент, когда он открывал обувную коробку, и застать его врасплох с ампулами с морфином. Хуже того, он вообразил, что было бы, если бы случайно Эдуар сам спустился за углем… Подобные детали подсказывают нам, какая идиотская штука судьба.
– Да… – рискнул Альбер, не зная, на какой вопрос отвечает.
Он хотел сказать – нет, нет, я не могу пригласить вас подняться что-нибудь выпить, это невозможно. Мадлен Перикур не посчитала его невежливым, она приписала его состояние неожиданности, стеснению.
– На самом деле, – начала она, – мой отец хотел бы познакомиться с вами.
– Почему со мной?!
Это вырвалось как крик сердца, в голосе сквозило напряжение. Мадлен пожала плечами, обозначая очевидность.
– Потому что вы присутствовали при последних мгновениях моего брата.
Она произнесла это с милой улыбкой, как если бы передавала просьбу пожилого человека, которому можно простить некоторые капризы.
– Да, конечно…
Теперь, когда Альбер пришел в себя, он хотел только одного: чтобы она ушла прежде, чем Эдуар забеспокоится и спустится сюда. Или что там, наверху, он услышит голоса и поймет, кто здесь, в нескольких метрах от Альбера.
– Согласен… – добавил он.
– Завтра, если хотите?
– О нет, завтра невозможно!
Мадлен Перикур удивилась живости этого ответа.