До востребования
Шрифт:
Соната Я
Колыбельная
Рассказы
Возвращение
Он стоял на носу корабля, курил и смотрел на гибкую линию горизонта, покачивавшуюся вдали. Меньше чем через сутки, там, вдали, появятся горы, поросшие зеленым кустарником, город, залитый огнями и мигающий бесконечной рекламой, порт, наполненный промасленными запахами.
Кто-нибудь на корабле ждал этой встречи с землей, как избавления от неизвестного, от постоянной качки и ветра. Кто-то мечтал, наконец, потоптаться на твердой земле, дающей иллюзию стабильности и незыблемости, укрыться от ветра за стеклопакетами. Спрятаться от холода за батареями. Кто-нибудь. Только не он.
К нему подошла женщина, достала из зеленой длинной пачки коричневую сигарету и попросила огня. Попросила так, что было понятно, что прикурив, она
Он достал свою зажигалку. Мысленно, он называл ее реактивной. Вмонтированная в металлический корпус спиралька не давала даже очень сильному ветру задуть пламя, что было очень удобно – никогда не приходилось горбиться, пытаясь укрыть зажигалку от ветра.
Женщина закурила, затянулась и выжидающе, вопрошающе посмотрела на него. У нее была ладная небольшая фигурка, большие глаза, черные вьющиеся волосы чуть ниже плеч… И если бы он встретил ее немного раньше… или немного позже, он непременно бы продолжил и развил обоюдоприятное знакомство. Но сейчас…
Когда женщина подняла взгляд от сигареты, он уже смотрел на горизонт, сунув руки в карманы куртки, поглаживая пальцами метал зажигалки.
Женщина отошла и осталась курить неподалеку. Она не обиделась. Наоборот, она знала, что он заметил ее желание и знала, что понравилась ему. По тому как он доставал зажигалку, по его взгляду, окинувшему ее фигурку, по расширившимся зрачкам, скользнувшим по ее лицу. И ее теперь уже весьма интриговало, почему он молчит, не развивает такого удачного повода сблизиться.
Он же подумал о ней, как бы извиняясь и перед ней и перед своими желаниями. «Не сейчас». Он не хотел заводить корабельной интрижки, по аналогии с курортной. Не потому что был какой-то правильный или консервативный. И закомплексованным он не был. Скорее наоборот. Просто не хотелось. Сейчас. Не хотелось нарушать мимолетным приключением то сладкое ожидание, в котором он жил уже несколько дней, с тех пор, как узнал, что Она придет встречать его на пристань.
Он вспоминал, как встречал ее раньше. Как ждал, когда точно знал, что не придет, и все равно ждал. Как она встречала его, бросаясь на шею, обнимая руками и ногами, вжимаясь маленьким тельцем. Вспоминал, как она кричала «Папа, папа!». И в радости, и в совсем не радостных ситуациях. Но кричала всегда с надеждой, призывом. Вспоминал, как она прощалась с ним, уходя к маме. Иногда радостно и открыто обнимая и целуя его, иногда понуро, потому что не хотела расставаться, и еще потому, что не знала, когда они смогут увидеться снова. Как прятала свою радость, обнимая его лишь когда мама не видит, как звонила ему, спрятавшись под стол в дальней комнате.
Вспоминал, как они гуляли вместе, как мечтали. И как всегда над ним, да и над ней висел вопрос «надолго ли?». Когда ее снова отберут, заберут у него. Когда он вынужден будет отпустить ее, а она уйти…
Но завтра… Он так долго ждал этого дня. Он так старался его приблизить. Он так мечтал, что когда-нибудь она позвонит и скажет. Нет, не «папа, я хочу жить с тобой». Она это говорила и не раз. И он рисковал, и она жила с ним и ходила в детский сад, в школу, ездила в Буффало и жила в палатке, купалась в море… да разве это важно где и что? Просто жила с ним. И он помнил каждый этот день. И он помнил цену этим дням – бесконечные суды и визиты пьяных полицейских, и трезвых бандитов. Угрозы уголовных дел и уголовное дело, когда бабушка с дедушкой решили окончательно решить вопрос и упрятать папу в тюрьму. И суд, и бесконечные походы по инстанциям. И слезы, и бессилие. Много чего. И он знал, что все равно заплатил бы и это, и больше этого всего лишь за день с ней, за неделю, за месяц…
Конец ознакомительного фрагмента.