Александр Викторович Еременко родился на Алтае в 1950 году. Там окончил школу. Поменял несколько профессий, в 1974 году поступил в Литературный институт. Стихи печатались в «Дне поэзии», «Юности», «Огоньке», коллективных сборниках в СССР и за рубежом. Это первая книга поэта.
Самиздат 80-го года
За окошком свету мало,белый снег валит-валит.Возле Курского вокзаладомик маленький стоит.За окошком свету нету.Из-за шторок не идет.Там печатают поэта —шесть копеек разворот.Сторож спит, культурно пьяный,бригадир не настучит;на машине иностраннойаккуратно счетчик сбит.Без напряга, без подлянкидело верное идетна Ордынке, на Полянке,возле Яузских ворот…Эту книжку в ползарплатыи нестрашную на видв коридорах Госиздатавам никто не подарит.Эта книжка ночью поздней,как сказал один пиит,под подушкой дышит грозно,как крамольный динамит.И за то, что много светав этой книжке между строк,два молоденьких поэтаполучают первый срок.Первый срок всегда короткий,а добавочный — длинней,там, где рыбой кормят четко,но без вилок и ножей.И пока их, как на мине,далеко заволокло,пританцовывать вело,что-то сдвинулось над ними,в небесах произошло.За окошком света нету.Прорубив его в стене,запрещенного
поэтанапечатали в стране.Против лома нет приема,и крамольный динамитбез особенного громапрямо в камере стоит.Два подельника ужасных,два бандита, — Бог ты мой! —недолеченных, мосластыхпо шоссе Энтузиастоввозвращаются домой.И кому все это надо,и зачем весь этот бред,не ответит ни Лубянка,ни Ордынка, ни Полянка,ни подземный Ленсовет,как сказал другой поэт.
«В глуши коленчатого вала…»
Ласточка с весною…
В глуши коленчатого вала,в коленной чашечке кривойгустая ласточка леталапо возмутительной кривой.И вылетала из лекалав том месте, где она хотела,но ничего не извлекалани из чего, там где летела.Ей, видно, дела было малодо челнока или затвора.Она летала как попало,но не оставила зазорани между Севером и Югом,ни между Дарвином и Брутом,как и диаметром и кругом,как и термометром и спрутом.Ах, между Женей и Андреем,ах, между кошкой и собакой,как между гипер- и бореем,как между ютом или баком,как между кровью и стамеской,как между Богом или чертом,не наведенная на резкость,не опрокинутая в плоскость,в чулане вечности противномнад безобразною планетой,летала ласточка активно,и я любил ее за это.
Ночная прогулка
Мы поедем с тобою на «А» и на «Б»мимо цирка и речки, завернутой в медь,где на Трубной, а можно сказать — на Трубе,кто упал, кто пропал, кто остался сидеть.Мимо темной «России», дизайна, такси,мимо мрачных «Известий», где воздух речист.Мимо вялотекущей бегущей строки,как предсказанный некогда ленточный глист.Разворочена осень торпедами фар,пограничный музей до рассвета не спит.Лепестковыми минами взорван асфальт,и земля до утра под ногами горит.Мимо Герцена — кругом идет голова,мимо Гоголя: встанешь — и некуда сесть.Мимо чаек лихих на Грановского, 2,Огарева, не видно, по-моему, — 6.Мимо всех декабристов (их не сосчитать),мимо народовольцев — и вовсе не счесть.Часто пишется «мост», а читается — «месть»,и летит филология к черту с моста.Мимо Пушкина, мимо… куда нас несет?Мимо «Тайных доктрин», мимо крымских татар.Белорусский, Казанский, «Славянский базар»…Вот уже еле слышно сказал комиссар:мы еще поглядим, кто скорее умрет…На вершинах поэзии, словно сугроб,наметает метафора пристальный склон.Интервентская пуля, летящая в лоб,из затылка выходит, как спутник-шпион.Мимо Белых Столбов, мимо Красных Ворот,мимо дымных столбов, мимо траурных труб.«Мы еще поглядим, кто скорее умрет».— А чего там глядеть, если ты уже труп.Часто пишется «труп», а читается — «труд»,где один человек разгребает завали вчерашнее солнце в носилках несутиз подвала в подвал.И вчерашнее солнце в носилках несут,и сегодняшний бред обнажает клыки.Только ты в этом темном раскладе не туз.Рифмы сбились с пути или вспять потеклимимо Трубной и речки, завернутой в медь.Кто упал, кто пропал, кто остался сидеть…Вдоль железной резьбы, по железной резьбемы поедем на «А» и на «Б».
На вывод войск из Афганистана
Девятый год войны в Афганистане…И я подумал: хватит мне молчать!Сейчас меня ругать никто не станет,что я решил об этом написать.Сейчас меня, наверное, похвалят, чтоб напечатать сразу здесь и там.Ну, кроме тех, кто на лесоповале,все за Афган, но по другим статьям.Меня поймут и Язов, и Громыко(пускай не вдруг, но это их дела),поймут меня и Сахаров, и Быков,поймет Василий Теркин, Гоп-со-Смыком…И уж легко поймет Наджибулла.Ну может, не поймет меня Проханов,Ну Розенбаум, ну Бабрак Кармаль,ну — младший Боровик! Но из душмановлюбой Фарид отдаст мне свой медаль.Пришел конец кошмарным голодовкам —и можно снова водку выпивать.Нам даже очень гордые литовкив трамваях стали место уступать.Эмблемы в урны, братья пацифисты!И танки возвращаются с войны.Нам позарез нужны специалистывнутри страны.
Стихи о сухом законе, посвященные свердловскому рок-клубу
«Высоцкий разбудил рокеров, рокеры предопределили решения XXVII съезда»
(А. Козлов. Рок, как двигатель ускорения.)
Он голосует за сухой закон,балдея на трибуне, как на троне.Кто он? Издатель, критик, чемпионзачатий пьяных в каждом регионе,лауреат всех премий… вор в законе!Он голосует за сухой закон.Он раньше пил запоем, как закон,по саунам, правительственным дачам,как идиот, забором обнесен,по кабакам, где счет всегда оплачен,а если был особенно удачлив, —со Сталиным коньяк «Наполеон».В 20-х жил (а ты читай — хлестал),чтобы не спать, на спирте с кокаиноми вел дела по коридорам длинным,уверенно идя к грузинским винам,чтобы в конце прийти в Колонный зали кончить якобинской гильотиной.Мне проще жить — я там стихи читал.Он при Хрущеве квасил по штабам,при Брежневе по банькам и блядям,а при Андропове — закрывшись в кабинете.Сейчас он пьет при выключенном свете,придя домой, скрываясь в туалете…Мне все равно — пусть захлебнется там!А как он пил по разным лагерямконвойным, «кумом», просто вертухаем,когда, чтоб не сойти с ума, бухаяс утра до ночи, пил, не просыхая…Сухой закон со спиртом пополам.Я тоже голосую за закон,свободный от воров и беззаконий,и пью спокойно свой одеколонза то, что не участвовал в разгонетолпы людей, глотающей озон,сверкающий в гудящем микрофоне!Я пью за волю, с другом, не один,за выборы без дури и оглядки,я пью за прохождение кабинна пунктах в обязательном порядке,пью за любовь и полную разрядку,еще — за наваждение причин.Я голосую за свободы клок,за долгий путь из вымершего леса,за этот стих, простой, как без эфесакуда хочу направленный клинок,за безусловный двигатель прогресса,за мир и дружбу —за свердловский рок!
«Начальник Отдела дезинформации полковник Боков…»
Начальник Отдела дезинформации полковник Боковпросыпается рано —ему надо многое успеть.Начальник Отдела дезинформации презирает информацию,идущую с телеэкрана,но для начальника Отдела дезинформацииотсутствие информации — смерть.И в Гайд-парке, и в Луна-парке, и в парке Горькогополковник Боков спокоен, как Бог.В мире возрастающей информации любая информация убогаКоролева информации — дезинформация.Он входит в бетонный бокс.— Сегодня солнце зайдет на востоке!А как ты хотел?Это начальник Отдела дезинформации полковник Боковпринимает Отдел.Он тянется к телефону — и страна становится на ребро,и народы скатываются к одному боку.Вы думали, это «Арканы Таро»?Это начальник Отдела дезинформации полковник Боков.Моделируем ситуацию: он выходит из ресторана,и на книжной толкучке к нему подваливает пижон:— Меняю «Буковского» на «Корвалана»…Полковник Боков не поражен.При чем здесь Авиценна, Ньютон или Шекспир?Я сегодня вычислил на грани шока:это твоя дезинформация деформирует микромир,начальник Отдела дезинформации, полковник Боков!Но полковник Боков не просто враль.Без гвоздя сработана Вселенная, и вот морока:не делится в квадрате на сторону диагональ.Почему не делится? Потому, что полковник Боков.Еще при Атлантах он кольца свои свивал:провалы материков, падшие ангелы и полчища лжепророковПомните, Иуда подошел и поцеловал?А если это был полковник Боков?Но по ночам я читаю хокку,а не «Сионские протоколы».Начальник Отдела дезинформации полковник Боков,это твои проколы.Информационный взрыв, выбросы и круги…Идет информация сплошным потоком.Но только дезинформация просветляет мозги.Это отлично понимает начальник Отдела Боков.Панки, митьки, металлисты,и прочие контрреволюционеры,вы погрязли в своих пороках.Дай им высшую меру,Боков!!Начальник Отдела дезинформации проставляет точкив сочинениях Набокова и думает: — «Как жестоко!..»Мальчишка, закрытая информация — это цветочки —в лесном буреломе, которым заведует Боков.Истина скрыта не так глубоко,но только здесь нам копать, копать и копать…Начальник Отдела дезинформации полковник Боковуходит спать.Начальник Отдела дезинформации полковник Боков,а теперь ответьте,я правильно назвал вашу фамилию, нет или да?Начальник Отдела дезинформации полковник Боковотвечает: — Да.
Филологические стихи
«Шаг в сторону — побег».Наверно, это кайф —родиться на землеконвойным и Декартом.Гусаром теорем! —прогуливаясь, какс ружьем наперевес,с компьютерами Спарты.Какой погиб поэтв Уставе корабельном!Ведь даже рукоятьнаборного ножа,нацеленная вглубь,как лазер самодельный,сработана как бред,последний ад ужа.Так, выдохнув, языквыносит бред пословицна отмель словарей,откованных, как Рим.В полуживой кровигуляет электролиз,невыносимый хлам,которым говорим.Какой-то идиотпридумал идиомы,не вынеся тягот,под скрежет якорей,чтоб вы мне про Фому,а я вам — про Ерему.Читатель рифмы ждет…Возьми ее, нахал.«Шаг в сторону — побег».Смотри на вещи прямо:Бретон сюрреалист,а Пушкин был масон.И ежели далай,то непременно — лама,а если уж «Союз»,то значит — «Аполлон».И если Брет, то Гарт,Мария, то Ремарк,а кум, то королю,а лыжная, то база,коленчатый, то вал,архипелаг… здесь шагчуть в сторону, пардон,мой ум зашел за разум.
Переделкино
Гальванопластика лесов.Размешан воздух на ионы.И переделкинские склонысмешны, как внутренность часов.На даче спят. Гуляет горькийхолодный ветер. Пять часов.У переезда на пригоркес усов слетела стая сов.Поднялся вихорь, степь дрогнула.Непринужденна и светла,выходит осень из загула,и сад встает из-за стола.Она в полях и огородахразруху чинит и разбойи в облаках перед народомидет-бредет сама собой.Льет дождь. Цепных не слышно псовна штаб-квартире патриарха,где в центре англицкого паркастоит Венера. Без трусов.Рыбачка Соня как-то в мае,причалив к берегу баркас,сказала Косте: — Все вас знают,а я так вижу в первый раз…Льет дождь. На темный тес ворот, на сад, раздерганный и нервный,на потемневшую фанеркуи надпись «Все ушли на фронт».На даче сырость и бардак,и сладкий запах керосина.Льет дождь. На даче спят два сына,допили водку и коньяк.С крестов слетают кое-каккриволинейные вороны.И днем, и ночью, как ученый,по кругу ходит Пастернак.Направо — белый лес, как бредень.Налево — блок могильных плит.И воет пес соседский, Федин,и, бедный, на ветвях сидит.И я там был, мед-пиво пил,изображая смерть, не муку.Но кто-то камень положилв мою протянутую руку.Играет ветер, бьется ставень,а мачта гнется и скрипит.А по ночам гуляет Сталин,но вреден север для меня.
Репортаж из Гуниба
Гуниб — село и гора в Дагестане, последний оплот Шамиля, имама, предводителя горского освободительного движения, который после двадцатипятилетней войны, чтобы спасти народ от полного истребления, добровольно сдался здесь в плен фельдмаршалу князю Барятинскому. Петровск-Порт — современная Махачкала. Газават — священная война мусульман, айгешат — портвейн.
«Куда ведет тебя свободный ум».И мой свободный ум из Порт-Петровска,хотя я по природе тугодум,привел меня к беседке шамилевской.Вот камень. Здесь Барятинский сидел.Нормальный камень, выкрашенный мелом.История желает здесь пробела?Так надо красным, красным был пробел.Он что ли сам тогда его белил?История и это умолчала.Барятинский? Не помню, я не пилс Барятинским. Не пью я с кем попало.Доска над камнем, надпись, все путем.Князь здесь сидел. Фельдмаршал.Это ново. Но почему-то в надписи о том,кто где стоял, не сказано ни слова.Да, камень где Барятинский сидел…Любил он сидя принимать (такое прощается)плененных — масса дел.Плененные, как самое простое,сдаваться в плен предпочитали стоя,наверно, чтоб не пачкаться о мел.Один грузин (фамилию соврем,поскольку он немножко знаменитый)хотел сюда приехать с динамитом.Вот было б весело, вот это был бы гром!Конечно, если б парни всей землис хорошеньким фургоном автоматов,да с газаватом, ой, да с айгешатом,то русские сюда бы не прошли.К чему я щас все это говорю?К тому, что я претензии имею.Нет, не к Толстому, этим не болею,берите выше — к русскому царю.Толстой, он что? Простой артиллерист:прицел, наводка, бац — и попаданье:Шамиль тиран, кошмарное созданье,шпион английский и авантюрист.А царь — он был рассеян и жесток.И так же, как рассеянный жестоковместо перчатки на руку носокнатягивает, морщась, так жестокоон на Россию и тянул Восток.Его, наверно, раздражали пятнана карте или нравился Дербент.Это, конечно, маловероятно,хотя по-человечески понятно:оно приятно, все-таки Дербент!— В Париже скучно, едемте в Дербент…Или: — Как это дико, непонятно —назначен губернатором в Дербент!
«На холмах Грузии лежит такая тьма…»
И. М.
На холмах Грузии лежит такая тьма,что я боюсь, что я умру в Багеби.Наверно, Богу мыслилась на небеземля как пересыльная тюрьма.Какая-то такая полумгла,что чувствуется резкий запах стойла.И кажется, уже разносят пойло,но здесь вода от века не текла.— Есть всюду жизнь, и здесь была своя.Сказал поэт и укатил в Европу.Сподобиться такому автостопууже не в состоянье даже я.Неприхотливый город на кровиживет одной квартирой коммунальной,и рифмы не стесняется банальной,сам по себе сгорая от любви.И через воды мутные Куры,непринужденно руку удлиняя,одна с другой общается пивная,протягивая «ронсон» — прикури!Вдвойне нелеп здесь милиционер,когда, страдая от избытка такта,пытается избавиться от фактане права-нарушения, — манер…Я от Кавказа делаюсь болтлив.И может быть, сильней, чем от «Кавказа».Одна случайно сказанная фразасознанье обнажает, как отлив,а там стоит такая полумгла,что я боюсь, что я умру в Багеби.Наверно, Богу мыслился на небенаш путь как вертикальная шкала.На Красной площади всего круглей земля.Всего горизонтальней трасса БАМа.И мы всю жизнь толчемся здесь упрямо,как Вечный Жид у вечного нуля.И я не понимаю, хоть убей,зачем сюда тащиться надо спьяну,чтобы тебя пристукнул из наганапод Машуком какой-нибудь плебей.
