Добивающий удар
Шрифт:
Нина Оболенская, у которой в голове после слов Керенского о разводе сложился пазл возможного замужества, сейчас даже не сомневалась в том, встречаться или нет. Ей очень импонировало внимание взрослого мужчины, который порядочно отнёсся к своей бывшей жене. А судя по манерам и высказываниям министра, она ему нравилась. А что ещё нужно молодой девушке?
Защищённость, любовь, достаток. Всё это мог ей предоставить Керенский. У неё не было пока особых чувств к этому мужчине, но почему бы и нет?
— Я тоже
— Рад, что я вам помог развеяться от постоянного сидения дома. Позвольте тогда узнать, когда я смогу вас посетить?
Княжна запустила пальчики в коробку и выудила оттуда очередную конфету.
— Я каждый день абсолютно свободна, и мы с маменькой будем ждать вас в любой день.
— Хорошо. Как только я смогу, обязательно к вам заеду. Прошу вас, возьмите с собой конфеты, — сказал Керенский, увидев, что девушка засобиралась, несколько смущённая.
Княжна согласно кивнула и ссыпала в свою сумочку оставшиеся несъёденными конфеты. Блеснул воронённым боком дамский револьвер, это не укрылось от глаз Керенского. Он улыбнулся. Нина, поймав его улыбку, улыбнулась в ответ. Подавшись душевному порыву, Керенский схватил руку девушки и приложил её кисть к своим губам.
Прикоснувшись к нежной коже губами, он посмотрел прямо в голубые глаза девушки. Нина тут же залилась румянцем и мягко высвободила руку.
— А как мне добраться обратно?
— Вас довезут. Мишкааа!
В дверь постучались, и на пороге тут же возник Мишка собственной персоной.
— Отвези, пожалуйста, барышню обратно. Если ей нужно ещё куда, то сопроводи её до этого места, а потом домой.
— Будет сделано, вашбродь, — и Мишка посторонился, пропуская вперёд барышню.
Керенский тяжело вздохнул и отвернулся. Подойдя к окну, он задумчиво посмотрел на улицу. За окном была обычная Питерская погода: то светило солнце, то набегали быстрые тучи, заволакивая собой все небо. В канале плескалась мелкой волной вода, по набережной ходили люди.
А он по-прежнему был один. Керенский стоял и смотрел в закрытое окно, налетел порыв ветра, принёсший с собой капли дождя. Влагой покрылось окно, влагой покрылись щёки Керенского.
Он смотрел вдаль, и с его глаз катились редкие капли. Говорят, что настоящие мужчины не плачут. Возможно, но сейчас он позволил себе минуту слабости, оплакивая себя того, прошлого, с которым сейчас расставался навсегда. Нежный овал лица и тонкие руки девушки пробудили в его ожесточившейся душе какие-то чувства, что и прорезались на лице редкими каплями собственных слёз.
Он смотрел в окно и не видел ничего, уносясь мыслями далеко-далеко в своё детство. Он вспоминал заботливые руки матери, твёрдые руки отца, школу, институт, работу. Последняя мысль заставила его успокоиться. Правая рука смахнула с лица пару слезинок, которые, медленно стекая по щекам, теряли с каждым миллиметром кожи свой размер.
Нужно работу работать, а не сопли жевать. Работать, работать, работать. Завтра на двенадцать дня было назначено совещание с командующими, нужно было подготовиться к нему самому и подготовить некоторых людей, которым предстояла после этого собрания определённая миссия.
Он сел за стол и принялся работать с документами, отринув все эмоции, не нужные для работы.
В это время Нина Оболенская благополучно доехала до дома и вся раскрасневшаяся забежала в комнату. Мать настороженно посмотрела на неё.
— Всё хорошо?
— Да, угостили конфетами и восхищались мною!
— И это всё? — удивилась мать.
— Ну, ещё он поцеловал мне руки и рассказал, что окончательно развёлся, но по-прежнему содержит жену, одинок и хотел бы со мной встречаться. Просил приехать к нам, чтобы пообщаться со мной и тобой, мама.
— Удивительно! Но он тебе нравится?
— Не знаю, скорее да, чем нет. Он так смотрел на меня, так смотрел.
Мать вздохнула.
— Хорошо, подождём, дальше будет видно.
***
Керенский задумался. Ему ещё предстояло решить проблему чехов и словаков, проблему пленных и ещё множество других вопросов. По поводу чехов и словаков: пока на фронте действовала только одна Первая Гуситская стрелковая дивизия, но уже в военном министерстве лежала бумага с просьбой сформировать целых корпус из чехов и словаков.
А французский военный атташе, как сказал генерал Поливанов, очень сильно на этом настаивал, намекая, что вооружить их они и сами смогут. И, может быть, заберут на свой фронт. Предыдущий военный министр Гучков почти дал своё принципиальное согласие на это, но вопрос пока завис в стадии разработки.
А ведь интересно так получается. Керенский, вспоминая историю, задумался. В середине 1917 года формируется целых корпус из инородцев, до этого сражавшихся против русских. Томаш Масарик активно лоббировал переподчинение чехов французскому командованию с целью вывода корпуса из России.
Дальнейшее настолько было путано и непонятно, что мало походило на правду. Особенно много у Керенского было вопросов, как всего лишь один неполный корпус умудрился захватить большие территории и активно сражался в обстановке отсутствия подвоза, рьяно стремился во Владивосток, потом обратно. Этот корпус натворил много дел, и Керенский не хотел, чтобы эти ренегаты и ставленники союзников стали одним из камней, которые лягут на чашу весов истории.
На одной из карт были помечены лагеря военнопленных, разбросанные тут и там по территории Российской империи, много было их в Сибири, много в Туркестане, но были и в Центральной России.