Добриллион
Шрифт:
– От елок?
– Нет. Хотя в каком-то смысле, пожалуй, да.
– И как, работает?
– Не очень. Продолжать этот список можно бесконечно: семья у нас большая. Но мы не можем помочь всем. Мы не можем помочь всему миру, Франк.
– Послушайте меня внимательно, – сказал учитель в каждом классе. В первом и втором классах учителю пришлось подождать, пока все сядут ровно, перестанут ковыряться в носу, успокоятся и направят взгляд на него. – Оставьте Франка в покое. Он тот же, что и раньше. А вы вьетесь вокруг него, как шмели вокруг единственного цветка.
У Франка перемена теперь наступает во время уроков.
На следующем уроке были дебаты. Они проходили раз в неделю, и их цель состояла в том, чтобы дети научились вести обсуждение. Каждый раз выбиралась новая тема. Сегодня – бранные слова. Дежурные учителя говорят, что на переменах ученики бранятся. Не все, но некоторые. Да и взрослые порой грешат. К примеру, если начинается дождь, многие ограничатся словами: «Вот незадача, снова дождь!» А другие возьмут и скажут: «Вот блин, опять дождь пошел!» Особенно много слов на «Б» звучит, когда вместе собираются несколько мужчин. Они никогда не скажут «ой», или «упс», или «да что ж такое!». Нет, они начнут ругаться! Если мяч ушел в аут. Если поскользнулись на льду. Если телефон разрядился.
Йёрген поднял руку и рассказал, что однажды в магазине прошел мимо мужчины. Тот стоял у прилавка с фруктами и бормотал себе под нос: «Какого хрена я должен платить сорок крон за несколько виноградин!»
Класс грохнул от смеха.
Всё-таки необычно, что ученик на уроке сказал «какого хрена» и ему не влетело от учителя. Однако, заметила учительница, если вы такие сильные выражения употребляете всего лишь по поводу цены на виноград, что вы скажете, когда случится что-то действительно серьезное – например, у вас загорится дом?
Ответить на этот вопрос оказалось нелегко, хотя Дениса очень старалась. Ученики хихикали каждый раз, когда кто-то произносил бранное слово.
Но, с другой стороны, заметила учительница, некоторые люди совсем никогда не ругаются, и это странновато. Ведь бывают такие ситуации, в которых вполне естественно употребить крепкое словцо?
Да, хором говорят дети. Например, если кто-то пнул тебя в пах. Или если ты попал под грузовик. Уж тогда-то можно крикнуть: «Какого хрена?!» И когда ты установил новый рекорд в компьютерной игре. Или когда на велосипеде чуть не скатился с трехсотметрового обрыва. Многие в такой ситуации заорут: «Чтоб меня черти драли!» А вот бабушка Александры, к примеру, только покрепче вцепилась бы в руль и пискнула: «Матерь божья!» или «Господи помилуй!»
Это вопрос привычки, объяснила учительница. Если уж начал ругаться, то ничего не стоит продолжить. Трое из класса ездят в школу на автобусе, и они рассказали, что на стенах остановки, где они ждут автобуса, написано много неприличных слов. И даже если их смывают, вскоре появляются новые. А ведь на остановке ждут и первоклашки, которые только-только научились читать. И, пока ждут, они тренируются читать по слогам всё, что там написано. Из недавних шедевров: «Дерьмо даром, звонить директору!». Всё дело в том, что неприличные слова нельзя прочесть в каком-то другом месте – на доске, или в магазине, или в газете. По незнанию можно решить, что все эти слова просто живут там, на остановке – в холодном домишке без окон и дверей.
– Но как же хорошие слова? – спросила учительница.
– Хорошие слова, – ответили ученики, – живут во рту у влюбленных, в рецептах выпечки, а еще висят на стене в рамочке.
К концу урока все выговорились и умолкли. Учительница спросила, довольны ли они дебатами. Все ответили, что довольны, – кто с улыбкой, кто очень серьезно. Вот и хорошо, сказала учительница. И написала на доске домашнее задание – не на следующий урок, а на всю жизнь.
«Ругайтесь с умом!»
< image l:href="#"/>Мама вернулась с работы злая. Швырнула продукты в холодильник. Банка сметаны перевернулась, но маме было все равно.
– Что случилось? – спросил Франк. Он сидел и делал домашнее задание.
– Ты когда-нибудь читал, что написано на упаковке жвачки, на обороте?
– Нет.
Мама простучала по полу каблуками и запихнула опустевший пакет в коробку с пустыми пакетами, ругнувшись, когда он попытался вывалиться обратно.
Франк ждал. Маме явно было что сказать.
– В общем, стою я в магазине. Подошла моя очередь. Передо мной старушка хочет заплатить за апельсины.
– Ну и?
– Кассир ей говорит, что нужна еще крона. Она ищет, но не может найти. Не хватает одной кроны.
– А при чем тут жвачка? – спросил Франк.
– И вдруг они замечают меня – и кассир, и старушка с апельсинами. Видят, что в очереди стою я – мультимиллионер. «Можно я завтра занесу крону?» – спрашивает старушка. Она ведь каждый день ходит в магазин! «Нет, – отвечает кассир. – У меня касса не сойдется, а она должна сойтись».
– И что дальше? – спросил Франк.
– Она достала все барахло из своей сумки – косметику, бигуди, ломтик зачерствелого сыра. И жалуется при этом: столько шума из-за одной кроны. А сама все посматривает просительно на меня. В конце концов она находит две монетки: одну в пятьдесят эре, которую кассир не принял. А другую хорватскую – клянется, что она точно стоит больше кроны, но иностранные деньги кассир тоже принимать отказывается. И тогда она начинает причитать, что к ней в гости едут четверо внуков и она хотела каждому дать по апельсину, – просит кассира еще раз их взвесить. Он взвешивает, но цена от этого не меняется.
– И? – спросил Франк.
– И тогда они снова смотрят на меня, и прямо хором: «У вас не найдется кроны для бедной старушки?»
– Правда так сказали?
– Не вслух, – ответила мама. – Но и так было ясно.
– Угу! И что?
Мама развела руками.
– А ты бы что сделал?
Франк думал всего полсекунды.
– Дал бы ей крону.
– А если бы ей не хватало двух крон? Или десяти? Или ста? В общем, я взяла упаковку жвачки и стала читать.
– Зачем?
– Чтобы не встречаться с ними взглядом.