Добролюбов
Шрифт:
Этот либерализм, объективно смыкавшийся с крепостничеством и представлявший собой один из вариантов политической программы правящих групп, в литературе находил самое откровенное и многообразное выражение. Он становился особенно опасным потому, что нередко маскировался в одежды народолюбия и красивыми словами пытался прикрыть свое бессилие перед лицом чудовищных пороков старого режима. Он пытался даже осуждать эти пороки и говорить о борьбе с крепостничеством, но на деле это было, по словам Ленина, борьбой «внутри господствующих классов, большей частью внутри помещиков, борьбой исключительно из-за меры и формы уступок. Либералы так же, как и крепостники, стояли на почве признания собственности и власти помещиков, осуждая с негодованием всякие революционные мысли об уничтожении этой
15
В. И. Ленин. Соч., т. 17, стр. 96.
Понятно, что вожди революционной демократии 60-х годов, идеологи крестьянской революции, видели в либерализме злейшего своего врага и вели беспощадную борьбу с ним.
Отличительным свойством дворянского либерализма было противоречие между словом и делом, между теорией и практикой, между добрыми намерениями и полной неспособностью осуществить их на деле. Русская литература запечатлела тип такого прекраснодушного героя, вся сила которого заключалась в красноречии, немедленно увядавшем, едва только герой сталкивался с жизнью, с практикой. Добролюбов со свойственной ему политической проницательностью рано понял назревшую необходимость разоблачения «героизма» этого рода во всех его разнообразных проявлениях. Развенчание либерально-дворянской. литературы и утверждение нового героя — человека дела — явились в дальнейшем предметом лучших критических выступлений Добролюбова. Но начало этой борьбе было положено гораздо раньше: уже в статье о сочинениях Соллогуба содержатся выпады против основных тенденций либерально-дворянской литературы. Критик говорит об одном из героев Соллогуба следующее: «Ни правил, ни взглядов у него нет; он по легкомыслию готов совершить доблестный подвиг, так же, как и покуситься на гнуснейшее преступление… Он почти никогда не думает, а только кричит, повторяя то, что слышал от других, и слова его никогда не сходятся с поступками…» В этом суждении справедливо видят не столько обличительную характеристику соллогубовского героя, не представлявшего особого интереса для Добролюбова, сколько оценку определенного общественного типа, вызывавшего резко враждебное отношение революционных демократов.
С еще большей силой и остротой вопрос о никчемных людях из дворянства поставлен Добролюбовым в следующей его большой статье — о «Губернских очерках» Салтыкова-Щедрина, появившейся в «Современнике» в конце 1857 года. Это была первая статья Добролюбова, положительно оценившая произведение современной ему литераторы. Критик знал и высоко ставил ранние повести Салтыкова 40-х годов, послужившие для Николая I поводом, чтобы сослать в Вятку молодого вольнодумца, зараженного, идеями утопического социализма. Новая книга Салтыкова, написанная на основе наблюдений над вятской действительностью, давала Добролюбову большой материал для политических обобщений и позволяла видеть в ее авторе будущего союзника революционной демократии.
Некоторые критики склонны были считать книгу Щедрина заурядным произведением либерального чиновника. Добролюбов же со свойственной ему прозорливостью прямо указал на то, что в «Губернских очерках» нашли выражение насущные интересы народа. «Сочувствие к неиспорченному, простому классу народа, как и ко всему свежему, здоровому в России, выражается у г. Щедрина чрезвычайно живо». Не закрывая глаза на элементы политической незрелости, на противоречия в мировоззрении писателя, Добролюбов безошибочно предсказывал путь его дальнейшего развития, звал его в свой лагерь — лагерь борцов за крестьянскую революцию. Он смело утверждал, что в массе народа «имя г. Щедрина, когда оно сделается там известным, будет всегда произносимо с уважением и благодарностью: он любит этот народ, он видит много добрых, благородных, хотя и неразвитых или неверно направленных инстинктов в этих смиренных, простодушных тружениках. Их-то защищает он от разного «рода талантливых натур и бесталанных скромников, к ним-то относится он без всякого отрицания».
Кто же эти
Оперируя термином «талантливые натуры», Добролюбов впервые применил свой излюбленный метод, с помощью которого позднее им были написаны такие критические шедевры, как статьи об «обломовщине», о «темном царстве», о романе «Накануне». Он берет у писателя найденное им понятие и, широко истолковывая его, придает ему характер обобщения, всеобъемлющего символа. Как бы предвосхищая будущее обличение «обломовщины», он рисует образы «талантливых натур» так ярко и так подробно, что у нас складывается полное представление и о социальной почве, на которой вырастают эти цветы российского либерализма, и о их политическом облике.
Мы узнаем, что главными свойствами этого типа людей являются отсутствие всякой самостоятельности в поступках, общественная бесполезность и апатия, духовное и практическое бессилие, тунеядство и беспринципность. «Лучшая из талантливых натур не пойдет дальше теоретического понимания того, что нужно, и громкого крика, когда он не слишком опасен. В случае же обстоятельств неблагоприятных они или заговорят двусмысленно, или и совсем противно своим убеждениям. Самые отважные — замолчат, и свое молчание будут считать геройством».
Так разоблачал Добролюбов «героев» дворянского либерализма, обобщая щедринское изображение «талантливых натур», делая его символом беспомощности русских либералов, тем более опасных для народного дела, чем большее количество красивых слов и жестов прикрывало эту беспомощность. Примечательно, что на этот раз Добролюбов прямо назвал в своей статье тургеневского Рудина среди других «талантливых натур» — героев дворянской литературы. Это свидетельствовало о назревавших разногласиях между двумя лагерями в редакции «Современника».
Статья о Щедрине преследовала еще одну цель:
Добролюбов как бы ставил перед своими читателями вопрос: если большая часть так называемого общества состоит из людей, подобных «талантливым натурам», то где же настоящие люди, у которых слово не расходится с делом, люди, «соединяющие с правдивостью и возвышенностью стремлений честную и неутомимую деятельность»?
И критик обращал взоры своих читателей к тому единственному источнику, где сохранились жизнь, сила и здоровье, — к народу, к крестьянской массе, к простым и честным людям труда, которые не любят много говорить, не щеголяют своими страданиями и печалями… «Но уже зато, если поймет что-нибудь этот «мир», толковый и дельный, если скажет свое простое, из жизни вышедшее слово, то крепко будет его слово, и сделает он, что обещал. На него можно надеяться».
В апреле 1858 года Николай Александрович писал товарищу своему Златовратскому, служившему учителем в Рязанской гимназии: «Ты удивляешься и, конечно, не веришь тому, что в три месяца в первый раз случилось у меня свободных полчаса…» Он в самом деле работал удивительно много. Тому же Златовратскому он сообщал в июле: «Прочти, последовательно и внимательно всю критику, и библиографию нынешнего года, всю написанную мною (исключая статьи Костомарова в первой книжке), да статью о Щедрине в прошлом годе, в декабре, да библиографию прошлого года с сентября, в «Современнике» — там тоже почти все писано. мною, исключая трех или четырех рецензий, которые не, трудно отличить…» Кроме писания статей, что требовало постоянного напряжения, Добролюбов был занят еще и большой редакционной работой по журналу. Уже в начале 1858 года Некрасов сделал его своим помощником (наряду с Чернышевским) в чтении редакторской корректуры, то есть одним из фактических редакторов «Современника».