Доброй ночи, любовь моя
Шрифт:
Он помог ей вынести вещи. Ему осталась большая часть мебели и домашней утвари. Жилище Бернта было полностью обустроено. Он жил в таунхаусе на улице Блумстеркунг.
– Может, кофе? – спросил он, когда они закончили грузить вещи.
На самом деле кофе ему не хотелось, на самом деле ему хотелось, чтобы она поскорее уехала, а он остался бы один. Он и сам не понял, зачем он это сказал, слова сами собой слетели с языка.
Чуть поколебавшись, она согласилась.
Они сидели рядышком
Она сглотнула.
– Ты все-таки на меня стервенишься.
Он впервые услышал от нее простецкое словечко. Это так удивило его, что он расхохотался.
Много лет спустя он встретил их в Окермюнтан, нагруженных пакетами. С ними было несколько детей, она назвала их, но он тут же забыл имена.
Новый мужчина был большим и толстым, с основательным брюхом. И в тренировочных штанах.
«Сосисочное пузо», – без злости подумал Ханс-Петер.
Лив теперь коротко стригла свои вьющиеся волосы.
– Заглянул бы к нам как-нибудь на стаканчик, – предложила она.
Мужчина рядом с ней кивнул:
– Конечно. Заходи. Мы живем в районе Баклура, садись на автобус номер 119.
– Ладно, – машинально согласился он.
Лив ухватила его за рукав куртки.
– Я бы не хотела, чтобы мы совсем потерялись, – сказала она.
На лицах детей читалось нетерпение. Единственная среди них девочка враждебно рассматривала его.
– Нет, – ответил он. – Мы не потеряемся.
Иногда мать на него ворчала. Она мечтала о внуках. Прямо об этом не говорила ни разу, но могла ткнуть пальцем в фотографию какого-нибудь ребенка в газете и отпустить грустную реплику. И с удовольствием смотрела вечернюю детскую программу: спокойной ночи, малыши, тра-ля-ля, спокойной ночи.
Это выводило его из себя. Но он старался, чтобы мать не заметила.
Он встречался с разными женщинами, иногда даже знакомил их с матерью, в основном чтобы подарить ей надежду.
Он знал, что родители в нем разочарованы: ни профессии толком, ни семьи.
Он и не думал их за это порицать, напротив.
Все сложилось бы иначе, не случись того, что случилось с Маргаретой. Именно тогда он потерял вкус к жизни.
На Рождество зарядил дождь и лил больше недели. Мать изо всех сил старалась его побаловать. Она приносила ему завтрак в постель, он просыпался и слышал, как она деликатно скребется в дверь.
– Мой большой мальчик, – еле слышно шептала она и ставила поднос на тумбочку около кровати.
И ему хотелось прижаться к ней, заплакать. Но во рту у него был противный привкус, и он продолжал недвижно лежать под одеялом.
Он прожил у родителей до тридцатого декабря. Дольше не выдержал. Их дыхание, манера пережевывать пищу, звук телевизора, который вечно орал. Обоим было уже за семьдесят. И кто-то умрет первым. Неизвестно, с кем из них легче будет иметь дело под конец.
Родители были вместе с двадцати лет.
Он соскучился по своей тихой прохладной квартире, где собирался откупорить бутылочку вина, порешать кроссворд, послушать любимые пластинки: Крауса и Фрэнка Синатру.
Матери он сказал, что друзья пригласили его отпраздновать Новый год.
Только он переступил порог, как зазвонил телефон.
Знакомая дама.
Черт бы тебя подрал, подумал он. Ни за что.
– Как поживаешь? – До чего слабенький, просто детский голосок.
– Хорошо, я только что приехал.
– Ты у Челля с Биргит был?
Она их только раз видела и все же спрашивала, как про старых знакомых.
– Да.
– Я так и думала, я пыталась до тебя дозвониться.
– Вот как...
– Ханс-Петер, можно я завтра к тебе приду? Встретим вместе Новый год...
Он мог бы сказать, что работает, да не сразу сообразил.
Видно было, что она долго готовилась. Он и забыл, какая она хорошенькая, догадался, что она расстаралась ради него, внутри у него даже заскреблась совесть.
Они познакомились у общих приятелей, какое-то время затем встречались. От случая к случаю, ничего постоянного. Правда, она побывала с ним в Стувсте у его родителей.
– Думаешь, я навязываюсь? – спросила она напрямую. – Женщина не должна проявлять инициативу. Такую, я хочу сказать.
– Ерунда!
– Ну, в любом случае я здесь.
Она привезла еды, два полных пакета, а еще вино и шампанское.
Ладно, подумал он. Раз уж ей так хочется.
Что-то в ней его возбуждало. Такого он ни с кем больше не испытывал. Что-то было в ее манере склонять голову, в ее вечно виноватом виде.
Он даже немного испугался своего острого желания.
Потом она сразу выбралась из постели.
Он знал, что ей не было хорошо, что все произошло слишком быстро.
Он хотел ей об этом сказать, но не нашел слов.
Мы еще раз попробуем, подумал он. Позже.
Они вместе накрыли стол, она все отмалчивалась, но, выпив вина, вдруг заплакала.
– Эй, – забеспокоился он. – Что случилось?
Она не ответила, но заплакала еще горше.
Он отшвырнул вилку и крикнул:
– Знаю, я – дерьмо!