Доброй ночи, любовь моя
Шрифт:
– А птица-то хочет ко мне, как вы думаете?
– Думаю, да. Он хочет к тому, кто его хочет. Он чувствует это инстинктом, такого человека он никогда не клюнет.
Стоя рядом, они разглядывали птицу, а птица смотрела на них блестящим и неподвижным глазом. Мужчина сглотнул, погладил прутья клетки.
– Некоторые виды птиц живут парами. Они верны друг другу до смерти! – выкрикнул он, и на подбородок ему упали капли слюны. – Попугаи ара в Бразилии, например. До самой смерти!
Она осторожно кивнула.
– Ну, что вы скажете? Хотите его взять,
– Сколько вы за него хотите?
– Берите так. Дарю!
– Но в объявлении...
– Насрать на объявление. Насрать, что там понаписано. Ни гроша не хочу. Даже за клетку.
– Клетку... Клетку я взять не могу.
– Не нужна клетка?
– Нет. Мне кажется, она в машину не влезет.
Он шагнул к окну и некоторое время смотрел на улицу. Когда он повернулся к ней, глаза у него были красные. Он вздохнул, будто решаясь.
– Тогда я ее выброшу или попытаюсь продать, нет, твою мать, у меня сил больше нет ни на какие гребаные объявления. А птице нужно крылья подрезать. А вдруг на него накатит и он возьмет и улетит, понимаете, а через несколько минут на него нападут вороны, он с ними не справится, и они его расклюют на мелкие кусочки?
Жюстина негромко вскрикнула.
– Нет... не будем мы этого делать!
Она быстро сдернула с себя шарф. Он был длинный, тонкий, два раза обмотанный вокруг шеи.
– Не надо крылья подрезать, только не это... Можно я лучше вот так сделаю...
Она открыла дверцу клетки и просунула туда руку, медленно, не делая резких движений. Она не боялась, хотя нервничала от присутствия мужчины, лучше бы проделать все в одиночку. Птица разинула клюв, черный и немного крючковатый, и зашипела.
– Иди сюда, – прошептала Жюстина. – Прыгай мне на руку.
Мужчина за ее спиной пошевелился.
– Вы умеете с животными обращаться, да?
– Да, – пробормотала она, и отчасти это было правдой.
Птица сделала пару осторожных шажков в ее сторону, вспрыгнула на ладонь. Теплая, тяжелая. Жюстина осторожно вытянула руку из клетки. Птица не двигалась.
Жюстина посадила ее на кухонный стол, а затем несколько раз обмотала шарфом, прижав крылья к телу. Птица не сопротивлялась.
Она обняла птицу как ребенка.
– Вот, – прошептал мужчина. – Во-о-о-т так...
Он что-то напевал, монотонно гудел, потом вдруг задрал голову и издал радостный клич. По спине Жюстины потек пот.
Она двинулась к двери, попыталась надеть ботинки.
– Я вам помогу!
Мужчина упал перед ней на колени, засунул ее ноги в ботинки и завязал шнурки двойным узлом. Все это молча. Затем открыл дверь, вышел за ней на улицу. У машины он наклонился к птице и громко чмокнул ее в клюв. Потом в замешательстве посмотрел на Жюстину.
– Он всегда клевался в ответ, когда его целуешь. Прямо до крови.
– Вот как...
Жюстина положила птицу на переднее сиденье. Птица, казалось, задремала.
– Смотрите, она на голубец похожа, – сказал мужчина, и Жюстина отметила, что теперь он говорил о птице в женском роде.
Пока она заводила машину, он не убирал руку с открытого окна. Ладонь была узкая, точно у ребенка.
– Ну я поехала, – сказала Жюстина и включила первую скорость. Костяшки пальцев у мужчины побелели.
– Да, – донеслось сверху.
Когда машина тронулась, он убрал руку и сделал жест, словно хотел остановить ее. Только на автостраде она вспомнила, что забыла спросить, как зовут птицу.
Она поселила птицу в своей комнате. Принесла из сада деревце и установила в подставку для елки. Для устойчивости привязала ствол к крюку в стене. На дереве птица спала. Через несколько часов птица оторвала от ветвей все листья, до последнего.
Птице нравилось быть с ней в кухне, нравилось подлетать к ней, когда она сидела и смотрела на озеро. Жюстина везде находила засохшие следы ее присутствия. В первые дни она тщательно расстилала газеты, убирала помет. Позже она делала это от случая к случаю, когда вспоминала, что дом теперь принадлежит только ей, а ее собственность заслуживает ухода.
Так же как и она сама.
Выкорчеванные корни, выложенные на просушку. Она забиралась под них в детстве, они могли снова упасть, но этого так никогда и не случилось, и она сидела там, и на шее оставались разводы от земли.
Звери, мелкие зверьки, острые ушки, блестящий мех. Или косули, застывшие там, где лес переходил в поле, мокрые носы, белки глаз. Там, за стеной из корней, ее окружали звери, становились кольцом, а она была Белоснежкой, оставленной в лесу Охотником. Она думала про Охотника, и между ногами у нее распухало, из нее впервые потекла кровь, хотя она все еще была ребенком. И все же.
И он отвел ее в лес, и поднял ружье. Нацелился прямо в ее левую грудь.
Она сидела возле мертвой лани, когда он ушел, заглядывала в рану. Он вырезал оттуда сердце и взял с собой. Была ли это лань? Она не знала, только тело было растерзано, а Охотник нес сердце женщине, которая жила в доме Белоснежки.
Я поступил с девочкой, как ты велела.
Секундное замешательство, потом женщина схватила зеркало, посмотрела на свое отражение.
Удовлетворение.
Пришли лисицы и мыши. А перья сов хлопьями снега оседали на поленницу, где пряталась Белоснежка. Точно пуховое одеяло.
Флора от животных заболевала, ее трясло от отвращения. Как-то раз в прихожую заскочила кошка, Флора накинулась на нее с веником. Шерсть у кошки встала дыбом. И хвост.
Вечером, когда отец пришел пожелать ей спокойной ночи, она рассказала ему.
Лицо у него сделалось странное, без всякого выражения. Он все гладил ее по руке, долго, но слабо.
На следующий вечер она попросила отца завести какую-нибудь зверушку. Кошку или собаку. Или птичку. Может, он был и не против, но всем в доме командовали Флора и ее капризы.