Доброй ночи, любовь моя
Шрифт:
– О, привет... то-то мне лицо показалось знакомым!
Радость вперемешку с удивлением.
– Я как раз собирался перекусить. Не желаешь присоединиться?
Обедать они отправились на остров Дроттнингхольм. Он пригласил ее на постоялый двор. Она чувствовала, что возвращается к жизни, как будто до этого была парализована. С ним вернулись слова, одно за другим.
Его ласки пробудили к жизни и ее тело.
– Ты красивая, я люблю
Ее вдруг затопила дикая ревность ко всем другим женщинам, которых он любил.
– Откуда ты знаешь, что я живу?
– Просто знаю. Ты живешь, но в раковине. Я выманю тебя из нее, извлеку на свет, покажу всему миру.
Она думала, что это пустые слова. Однако целиком доверилась ему.
Она никогда не любила как взрослая женщина. После того случая с ребенком жизнь ее будто закончилась.
Фрагменты разговоров отца и Флоры. Флора, словно злобный терьер:
– Нам ведь надо не просто ее оградить, но и вылечить. А дома мы ее не вылечим. Ты не можешь. Я не могу. Ее нужно поместить в клинику.
Она слышала шаги отца, слышала, как хлопнула дверь, – так что все в доме задрожало.
Отец согласился пригласить психиатра, чтобы тот ее обследовал. О происшедшем он говорил как о несчастном случае.
– Ты должна жить дальше, – уговаривал он. – Ты молодая, у тебя вся жизнь впереди.
Он не понимал, что для нее жизнь осталась позади.
Ее таскали по специалистам, отец приглашал самых лучших. Разговоры, разговоры, разговоры. Он стал брать ее с собой в поездки, показал ей свою фабрику. Цифры, расчеты, но в голове ничего не хотело задерживаться. Он принес домой электрическую пишущую машинку, Флора закрыла клавиатуру козырьком, чтобы она не видела клавиш.
Когда Флора с сестрой уехали на Мадейру, отец взял ее к себе в спальню.
– Спи здесь, чтобы я видел тебя, когда засыпаю и просыпаюсь. Если я и понаделал ошибок, то не специально, я хотел для тебя самого лучшего, ты – все, что у меня осталось, Жюстина, из того, о чем я когда-то мечтал, что имел, ты – единственное, что у меня есть.
– А как же Флора? – прошептала она.
– Флора? Да, конечно. Флора тоже.
Она лежала во Флориной постели, на Флориной подушке. Смотрела на отца новыми глазами. Молодость его уже давно минула. Волосы у него были больше не каштановые, а клочковатые, темные, брови торчали кустами. Он сидел на стуле возле туалетного столика Флоры. Смотрел в зеркало.
– Чего бы тебе хотелось, Жюстина? – спросил он, плечи его были напряжены.
У нее не было ответа на этот вопрос.
Он перегнулся через столик:
– Этот мужчина... который... подошел к тебе так близко? Ты можешь не рассказывать, кто это. Но... он был для тебя важен?
Она выскочила из комнаты в длинной ночной рубашке.
Встала за дверью и молчала.
Отцу пришлось ее выманивать, уговаривать. Он протянул ей почтовый рожок, словно тот должен помочь, словно она маленькая девочка, которую можно утешить игрушкой.
Раструб рожка, его песнь.
Она обернулась, посмотрела отцу в глаза, в которых застыла боль. Она хотела бы прижаться к нему и исчезнуть. Она – его единственная дочь, его печаль.
Со временем она успокоилась. Флора обладала терпением. Ее сестры, приходившие с визитом, всякий раз повторяли, что она бесконечно терпелива.
– Ты о ней так заботишься, не хуже, чем в больнице для душевнобольных, – сказала Виола, от которой пахло духами и цветами. – Она, наверное, с тобой чувствует себя в безопасности. И он тоже.
– Она с таким же успехом может здесь жить, зачем больница, от Жюстины так мало беспокойства. И Свену лучше, когда он знает, что она дома. Его девочка.
Последнюю фразу Флора произнесла несколько презрительным тоном.
Виола скрестила обтянутые нейлоном ноги и поманила Жюстину:
– Что, если я тебя с собой в город возьму, Жюстина? Купим тебе платье.
– Да мы ее заваливаем новыми вещами. Конечно, я не стану тебе мешать, только все это напрасные старания. Она ничего нового не наденет. Поносит один день и снимает. Все это неудобное и искусственное, как она говорит. Впрочем, какая разница, она все равно вечно дома сидит.
– Нельзя сдаваться, Флора. Одежда способна изменить человека. Может, она снова сделает ее нормальной.
– Нормальной! Эта девочка никогда не была нормальной. – Флора понизила голос: – Тут дело в генетике, в наследственности со стороны матери. Та была тоже, как бы это сказать, немного ку-ку. Я сейчас пытаюсь обучить Жюстину основам хозяйства, как за домом приглядывать. Такое всегда пригодится. Когда-нибудь мы со Свеном состаримся, тогда ей придется заботиться о нас, за домом смотреть. И я надеюсь, что она научится ценить себя, это же главное в жизни.
Сестры никогда не понимали, почему Флора никого не наймет следить за домом и садом. За такого богатого замуж вышла, а дом тянет в одиночку.
– Ты могла бы сидеть как герцогиня, а тебя бы обслуживали. А ценить себя ты можешь очень высоко, ты же жена знаменитого Свена Дальвика, одно это чего стоит.
У Флоры были собственные, несколько странные аргументы.
– Я не хочу в своем доме посторонних. Это моя территория.
Но это была и территория Жюстины. Исподволь она вступала в свои права на нее, о чем Флора и не догадывалась. Облачившись в старый комбинезон отца, Жюстина скоблила стены и полы в доме. Весной и осенью, год за годом.