Доброй ночи, мистер Холмс!
Шрифт:
Однако у меня не поворачивался язык возразить Ирен.
Однажды мне так надоел всякий скарб, загромождавший комнаты, что я решила выяснить, чем же все-таки мы владеем. Мебели в квартире стояло немного, и практически вся она утопала под грудами барахла. Исключение Ирен сделала только для приземистого пианино, да и то лишь в той степени, чтобы можно было поднять крышку. Возле камина стояли два мягких кресла с яркой, но, увы, попорченной молью обивкой. Напротив у стены примостился раскладной диван, над которым висела афиша «Гамлета» с Генри Ирвингом [5] и Эллен Терри [6]
5
Генри Ирвинг (1838–1905) – прославленный английский трагик, исполнитель крупных драматических ролей в произведениях Шекспира.
6
Эллен Терри (1847–1928) – английская театральная актриса, известная исполнительница ролей в пьесах Шекспира.
На каминной полке была свалена всякая кухонная утварь, надо сказать совершенно бесполезная, поскольку хозяин запретил нам готовить в квартире. Единственным украшением служила здесь пустая бутылка из-под вина, которое мы с Ирен выпили в день нашего знакомства. Теперь, поскольку цветов нам все равно никто не дарил, в бутылке стояла метелка для пыли, сделанная из красно-зеленых петушиных перьев. Надо добавить, что метелку до моего появления в квартире крайне редко использовали по прямому назначению.
Спальня Ирен, в которую она меня часто приглашала, словно в знаменитый салон, была еще более необычной. Первый визит в этот по-византийски роскошный покой едва не обернулся для меня обмороком, когда я заметила в неосвещенном углу темный силуэт.
– Да ладно тебе, Нелл, не бойся, – рассмеялась Ирен. – Безголовые женщины не просто безвредны, но и бесполезны. Как же мало мужчин отдают себе в этом отчет!
Я внимательно всмотрелась в силуэт. Им оказался напоминающий формой песочные часы манекен, обитый черной трикотажной тканью, из тех, что используют портные. Как и у всех манекенов подобного рода, головы у него не было, имелся лишь металлический штырь, торчащий из шеи, над которым цвела роскошная бледная лилия. Неудивительно, что я приняла силуэт за призрак с обезображенным лицом.
Ирен встала у манекена, по-свойски положила руку ему на черное плечо и ухмыльнулась, как уличный мальчишка:
– Я зову ее Джерсийской Лилией [7] , – озорно и вместе с этим нежно промолвила она, воткнув в ткань манекена шляпную булавку.
– Как Лилли Лэнгтри, – вдруг дошло до меня. Я не уставала поражаться своеобразному чувству юмора Ирен. Подойдя поближе к манекену, я спросила: – Как ты думаешь, у них с принцем Уэльским… ну… в общем, правду про них говорят?
7
Джерсийская Лилия – прозвище знаменитой английской певицы и актрисы Лилли Лэнгтри (1853–1929).
– Если Лилли не стала его любовницей, значит, она дура, а он дурак даже больший, чем она, – резко ответила моя подруга.
Подобного ответа я не ожидала:
– Но она же замужняя женщина!
– Принц тоже женат.
– Кроме того, она дочь священнослужителя.
– Дочки священников как раз в первую очередь поддаются искушению. Какой толк быть праведницей? Воздаяние за безгрешную жизнь обычно разочаровывает.
– Ирен! Не знай я, что ты шутишь, я бы стала волноваться
– Забыла, что у меня нет ни того, ни другого? Я актриса, – парировала она.
– Неужели ты одобряешь безнравственное поведение миссис Лэнгтри?
– Конечно, нет. При этом я не могу отказать ей в уме. Ты с ней знакома? Нет. А вот я – да.
– И какая она из себя? – Мне хотелось, чтоб вопрос прозвучал равнодушно, но у меня ничего не получилось.
– Я как раз собиралась тебе об этом рассказать, – с улыбкой ответила Ирен. – На самом деле – ничего особенного. Слухи о ее красоте сильно преувеличены. Профиль у нее рельефный, мужеподобный, одним словом, напоминает ножовку. Впрочем, подобный профиль художники-эстеты предпочитают называть греческим.
– А как же ее портрет на рекламе мыла? Она там настоящая красавица.
– Это всего лишь картинка. Рисунок. На самом деле мужчина, разбирающийся в женщинах, счел бы ее не привлекательней грузчика. Впрочем, не буду отрицать, у нее есть определенный шарм. В тот вечер, когда Лилли познакомилась с принцем Уэльским, она носила траур – стояла себе в черном, собрав волосы в скромный пучок, среди расфуфыренных дам. Понятное дело, что на общем фоне она выделялась, как скворец, затесавшийся в стайку малиновок.
– И она привлекла внимание принца?
– Ну конечно. Если хочешь выделиться в осеннюю пору, когда опадают листья, лучше одеваться в зеленое, чем во что-нибудь пестрое, желтое и огненно-красное. Кроме того, у Лилли в привычке смеяться над условностями, по крайней мере самыми тривиальными, и потому она редко носит корсет.
– Ходит без корсета… – Подобное поведение было за гранью моего понимания. – Но почему?
– Хватит, довольно о Лилли Лэнгтри. Мы и так уже уделили ей излишне много внимания. Все равно ее роман с принцем окончен, и она снова полезла на сцену. Нахалка лишает работы нас, завоевывавших место под солнцем упорным трудом и талантом, в то время как она развлекалась, избегая света рампы. – В голосе Ирен звучало неподдельное раздражение. – В нашей безнравственной профессии, Нелл, сложно добиться успеха и безо всяких распутных дилетанток, мечтающих о театральной карьере.
– Если ты хотела потрясти меня своим цинизмом, Ирен, то у тебя ничего не получилось, – без всякой искренности заявила я. – Ты никогда не будешь вести столь аморальную жизнь, как она. Даже ради карьеры.
– Это верно, – посерьезнев, согласилась Ирен, воткнув в манекен еще одну булавку. – Я не подушечка для иголок и не готова добиваться намеченных целей, приняв горизонтальное положение. Наверное, поэтому мне вряд ли стоит рассчитывать на большой успех.
– Может, ты выйдешь замуж и уйдешь со сцены?
– Никогда. Замужество представляет собой кричаще безвкусный обмен свободы на безопасность. Кроме того, эта безопасность мнимая, ведь кто как не муж решает, что жене можно, а чего нельзя. Брак – это лишь сделка, скрепленная вместо контракта гражданскими церемониями и религиозными ритуалами.
– Я всегда считала брак священным союзом, главным, наивысшим долгом, который обязана исполнить каждая женщина. Порой в силу обстоятельств некоторым женщинам оказывается не под силу его выполнить, – я вспомнила о болезни нашего сладкоголосого викария Джаспера Хиггенботтома и запнулась, сглатывая образовавшийся в горле предательский комок, – однако мы все-таки о нем мечтаем. И вот теперь ты говоришь, что брачный союз – западня и бред. Тебя послушаешь и приходишь в отчаяние – столь незавидной получается женская доля.